Тайная любовь княгини

Места у Едровской ямы были глухие. Старожилы поговаривали, что в глубоком омуте водилась Рыба-Кит, которая зараз могла пожрать корову. А потому скот здесь не выгуливали и пойменные луга стояли густыми и неприбранными, как волосья на темечке у скомороха. Не однажды Рыбу-Кит вытравливали миряне матерным словом и злым наговором, но животина, словно надсмехаясь над стараниями крестьян, так плескалась в омуте, что брызги доставали до крайних изб. Возможно, Рыба-Кит прижилась бы здесь навсегда и обзавелась бы многим потомством, если бы не юродивый Степан. Пришел он однажды в полнолуние к Едровской яме, помолился на светило, а потом отхлестал воды омута вожжами. С тех пор никто более о Рыбе-Кит не слыхивал.

Именно у Едровской ямы и остановилось воинство старицкого князя. Порой воинники выходили к омуту, подолгу стояли на берегу, надеясь узреть чудище, а потом, сладко позевывая, возвращались к своим шатрам.

Андрей Иванович встретил своего верного воеводу сдержанно. Слегка прижал его к груди, а потом произнес:

— Теперь нас ничто не сломит. Стремянные, водки несите для моих гостей.

Слова старицкого князя были встречены с великим радушием. Утробы, почти усохшие от долгого воздержания, наконец наполнились водкой и пивом. Не отставали от простых ратников и воеводы, попивая в шатре старицкого князя белое вино. Трезвым оставался только караул, и отроки с завистью поглядывали в хмельные лица сотоварищей.

Ранним утром в становище прибыл гонец. Он нерешительно потоптался перед шатром Андрея Ивановича, а потом, преодолев робость, распахнул полог.

— Беда, князь! — вымолвил он в распухшее от хмеля лицо старицкого князя. — Иван Овчина всего лишь в одном дне перехода от нас. Ежели не поспешим, так завтра здесь будет.

Андрей Иванович разлепил тяжелые веки и, узрев перед собой безродного холопа, потянулся за тростью.

Гонец ссутулил плечи и зажмурился, не смея отвернуться от княжеской ласки.

— Шею выставь! — потребовал Андрей Иванович. И когда служивый вытянулся подобно гусаку, князь с размаху опустил трость на хребет посыльного. — Будешь знать, как господина своего тревожить.

— Так я же с делом, князь, — отирал ладонью ушибленное место холоп.

— А без дела ко мне никто не шастает, — нраво — учительно заметил Андрей. — Будить же меня спозаранку ни к чему. Так, стало быть, глаголешь, что Ивашка Овчина завтра здесь будет?

— Истинно так, Андрей Иванович.

— Ну-ка, отыщи мой сапог, вчера спьяну в рынду им запустил. А теперь обуй меня. За пятку держи, балда! Вот так. Шубу нагольную подай.

— На ней тысяцкий спит, Андрей Иванович.

— Стряхни его, не по чину холопьему сыну на княжеской овчине разлеживаться. — Гонец выдернул из-под тысяцкого шубу и протянул ее князю. — Все воинство пьяно. Разве с таким повоюешь, а ежели Ивашка Овчина сегодняшним утром нагрянул бы? — Андрей Иванович запахнул полы и уверенно молвил: — Порубил бы всех!

— Порубил бы, — соглашался гонец невесело.

Ушибленное место чесалось, но отрок терпел, опасаясь навлечь на себя беспричинный гнев старицкого князя.

— А сам-то ты не пьян? С чего это хахалю великой княгини такую прыть проявлять? Не перелетел же он со своим воинством через Волгу, а струги, как сказывал князь Юрий, погорели.

— Не перелетел, батюшка, — подтвердил гонец. — А только Иван Овчина повелел лодки у рыбаков отобрать, вот на них и переправились.

— Шея-то болит? — справился участливо князь.

— Болит… самую малость, — признался холоп.

— Крепка у тебя шея, чуть трость не переломал. На вот тебе подарочек от меня, — Андрей снял с мизинца перстенек. — Носи его с честью, пусть все видят, как старицкий князь своих холопов жаловать может. А теперь буди Оболенского-Пенинского.

Дружина вставала невесело. Воинники, люто проклиная вчерашнее угощение, грозились помереть все разом у Едровской ямы, ежели Андрей Иванович не пожалует их брагой. Старицкий князь распорядился похмелить отроков, и, когда в глазах молодцев заискрилось прежнее веселье, Андрей повелел трубить в дорогу.

МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

Овчина-Оболенский сумел догнать Андрея Ивановича только на пятый день. Дозорный отряд разорил хвостатый обоз старицкой дружины, порубал дюжину дворян, а возки с продовольствием опрокинул в реку.

— Вот мы и повстречались, Андрей Иванович, — произнес Овчина, видя перед собой вражеские полки. И, обернувшись к воеводам, наказал: — Вели стрельцам пищали заряжать. Чаю, сеча будет великая.

Дружины стояли друг против друга до самого полудня. Их разделяло небольшое поле, поросшее багровым клевером. Солнце поднималось все выше, зной стал нетерпимым, и многие воинники поснимали тяжелую броню и в одних длинных сорочках дожидались приказов воевод. Но на поле было тихо, только неутомимые пчелы продолжали летать от цветка к цветку, собирая с лугов сладкую дань.