Тайная мать

– Кофе? Чай? – все-таки спрашиваю я.

– Черного кофе было бы здорово, – говорит Карли, потирая ладонь о ладонь, чтобы согреть их.

Я поворачиваюсь к ней спиной и готовлю оба напитка. Машина шумит так, что разговаривать, не повышая голоса, становится невозможно, так что мы ждем молча. Наконец, с двумя чашками кофе в руках, я поворачиваюсь к столу и сажусь напротив соседки.

– Как в старые времена, – говорит Карли. – Сто лет у тебя не была.

– Ну? – говорю я, плюхая чашку перед ней на стол и делая глоток из своей. – Что у тебя там за информация?

– Видишь ли, – говорит соседку, склоняя голову набок и глядя на меня поверх чашки, – в этой истории оказалось больше подводных камней, чем я думала.

– Господи, Карли, никакая это не «история», это жизнь! Человеческая жизнь. Моя жизнь.

– Ну да. Ты права, конечно.

Я смотрю на нее, стараясь подавить закипающий во мне гнев. Эта самодовольная корова устроила мне такую поганую неделю, каких у меня давно уже не было. А теперь сидит у меня на кухне как ни в чем не бывало, пьет кофе, да еще напускает на себя такой вид, точно это я делаю из мухи слона.

– Ты понимаешь, о чем я, – продолжает она.

– А ты понимаешь, о чем я, Карли? – Я так грохаю своей чашкой о стол, что половина кофе выплескивается мне на руки. – Ясно как день, что ты продала газетам историю, не имеющую ничего общего с правдой, только чтобы сделать себе имя. Ты намекнула им, что это я похитила Гарри, потому что меня обвиняли в чем-то подобном вскоре после смерти сына. А правда в том, что я ни в чем не виновата. Полиция не предъявила мне никаких обвинений. Но ты, живя в своем мирке амбициозной дешевки, привыкла швырять грязью во все и вся, вот и теперь решила швырнуть – вдруг да прилипнет? Ты прекрасно знала, что моя жизнь превратится в ад. Но тебе на это было наплевать. Тебе и теперь плевать. – Мой голос дрожит от гнева.

Карли, и бровью не поведя, прихлебывает кофе и ждет, когда я закончу. Ее спокойствие заводит меня еще сильнее: мне уже хочется сорваться на крик, требовать извинений, вырвать у нее признание, что все было именно так, как я говорю, но она явно не клюнет.

– Ну? – говорю я тогда.

– Послушай, Тесса, – отвечает Дин. – Просто у меня работа такая. Ничего личного.

– Это не оправдание! Ты человек или нет? Ты живешь от меня через дорогу. Ты прекрасно видишь, до чего меня довела твоя «работа». Меня преследуют. Меня вот-вот вышибут с работы. Не говоря уже о том, что жизнь Скотта репортеры тоже перевернули вверх тормашками.

– У него теперь другая, да? – спрашивает Карли.

У меня перед глазами встает кукольное личико Элли. Про себя я воплю, как безумная, но вслух только вздыхаю, на крик у меня нет сил.

– Просто скажи мне, что ты хотела сказать, и уходи.

– О’кей. – Карли складывает ладони домиком, и я замечаю на ней красивые наборные кольца из серебра – точно такие я носила бы и сама, если б моя жизнь не повернулась другим боком. – Как я уже говорила, – продолжает она, – в этой… э-э-э… ситуации оказалось больше подводных камней, чем мне показалось сначала.

– Например?

– Я пока не знаю наверняка, что происходит, но я не доверяю этому Джеймсу Фишеру.

– Отцу Гарри? Почему?

– У меня есть друг, он работает в местном отделении полиции на коммутаторе, – продолжает соседка. – Так вот, он говорит, что слышал от другого такого же парня с коммутатора, только из Дорсета, что Фишер четыре дня не заявлял о пропаже ребенка. Четыре дня. Как, по-твоему, это не странно?

Друг в отделении полиции? Так вот, значит, как история Гарри просочилась в прессу! Надо бы мне заявить на Карли куда следует.

Ее лицо оживляется еще больше.

– И причины, которые выдвигает Фишер, объясняя, почему не заявил о пропаже сына раньше, тоже какие-то подозрительные. Я ездила вчера в этот Крэнборн – дыра дырой, знаешь ли. Мне показалось, что я телепортнулась лет этак на пятьдесят в прошлое.

– Крэнборн? – переспрашиваю я. – Это в Дорсете?

– Да. Там живет Фишер с сыном.

– Ты туда ездила? Зачем?

– Хотела поговорить с ним, но он меня и слушать не стал. Даже дверь не открыл. Он вообще ни с кем из газетчиков говорить не желает. Заперся у себя в доме вместе с Гарри и сидит.

– Что ж, – говорю я. – Его можно понять. Кто угодно напугается, если у него на крыльце станет дневать и ночевать целый табор репортеров.

– Намек понят. Предположим, Фишер испугался, но это не объясняет, почему он так долго не обращался в полицию. Ну ты сама подумай. У тебя пропадает пятилетний сын. Ты ищешь его, нигде не находишь. Минут через двадцать у тебя сдают нервы, и ты звонишь в полицию. Ну может быть, через час, максимум через два. Но не через четверо же суток!

Я ловлю себя на том, что согласно киваю.

– И правда странно.

– А я тебе что говорю? Короче, я нашла его прежнюю домработницу. Она сейчас живет здесь, в Лондоне. Но также отказалась со мной говорить.

– А она здесь при чем?