Тайная мать

Результаты начинают заполнять экран. Все посты свежие. И все касаются недавнего исчезновения его сына. В большинстве из них упомянута и я, в основном в негативном свете. Стиснув зубы, прокручиваю список сообщений вниз, стараясь не концентрироваться на них. Зная, что ничем хорошим это для меня не кончится. Мелькают фразы: «воровка детей…», «похитительница…», «проблемы с психикой…», «двое мертвых детей». Чтобы перевести дух, я на секунду отвожу взгляд от экрана. Все эти жуткие истории – совсем не то, что мне нужно. Меня интересует прошлое доктора Фишера. То, где он жил и работал раньше.

Удаляю слово «Крэнборн» и запускаю поиск сначала. Снова приходится прокручивать множество последних сообщений. И вдруг я натыкаюсь на газетную заметку 2012 года. В ней цитируют слова некоего Джеймса Фишера – но мой ли это Джеймс Фишер? Фотографии нет. Речь в статье идет о росте страховых взносов для частных акушеров. Перепрыгивая с пятого на десятое, я нахожу, наконец, информацию о нем:

«Доктор Джеймс Фишер, один из опытнейших врачей-акушеров нашей страны, заявляет, что рост страховых взносов за последние три года заставил его практически удвоить ставку за свои услуги, достигающую теперь 7000 фунтов.

“Если страховка и дальше будет расти, услуги также будут дорожать, – объясняет доктор Фишер, который принимает порядка 120 частных пациенток в год. – Фактически это может привести к краху частного родовспоможения в Великобритании. К несчастью, остановить рост страховых взносов не в моей власти. Единственное, что я могу сделать, – это перенести свою практику из Лондона в провинцию, сэкономив тем самым на общих расходах, что, как я надеюсь, положительно отразится на расценках для пациенток”».

Читаю статью до конца, но в ней больше не упоминается ни сам Фишер, ни больница, в которой он работает.

Следующие десять минут я просматриваю другие результаты. Но ничего такого, что подтверждало бы, что отец Гарри и доктор из предыдущей статьи – одно лицо, мне больше не попадается. В одном месте, правда, дан список сотрудников одной родильной клиники в Вимборне, Дорсет, и среди них я вижу того человека, которого встречала сегодня в Крэнборне. Наверное, там он сейчас работает. Его фото – корпоративный снимок – находится в верхней части страницы, слева от краткой биографии. «Диплом врача получил в 1992 году, более десяти лет работал гинекологом, теперь является акушером-консультантом и гинекологом в Вимборне…»

Так, теперь я знаю, что оба Джеймса Фишера – и тот, который из Лондона, и тот, который из Вимборна, – гинекологи. Это уже слишком большое совпадение, так почему бы им не оказаться одним и тем же человеком? Продолжаю просмотр результатов. Когда глаза у меня уже начинают уставать, в одной статье – точнее, в информационном бюллетене одной клиники – вдруг попадается знакомое имя: «Консультант Джеймс Фишер, в прошлом сотрудник больницы Паркфилд, покидает нашу команду в Балморал-клиник, чтобы открыть частную практику в Дорсете».

Вот оно! Связующее звено: Балморал-клиник. По моему телу пробегает дрожь. Вот почему я узнаю его. Сердце у меня болезненно екает, как струна, за которую неловко дернули и отпустили. Джеймс Фишер работал в той самой клинике, где я рожала своих детей.

После смерти родителей я получила небольшое наследство. Почти все оно ушло на оплату депозита за дом, где я сейчас живу, а остальное Скотт убедил меня потратить на платные роды в частной клинике, вместо того чтобы рожать наших детей в больнице общенациональной системы здравоохранения. Кажется, жена его любимого футболиста рожала тогда ребенка именно в Балморале, модном частном родильном доме здесь, в Лондоне, вот Скотт и решил, что я непременно должна сделать то же самое. Конечно, акушерки там были сама любезность, да и вообще все внутри было как в шикарном отеле, но я все равно не понимала, зачем тратить столько денег здесь, если я могу родить своих детей бесплатно в любой нормальной больнице. И в конце концов, вся эта роскошь не смогла уберечь мою новорожденную дочку от гибели.

Рожала я сама; первым появился Сэм, за ним – Лили. С Сэмом все было хорошо, но Лили умерла через тридцать минут после рождения. Я даже не подержала ее, пока она еще жила. В отчете было написано, что Лили умерла из-за обвития пуповиной, результатом которого стала нехватка кислорода и задержка циркуляции крови. По всей видимости, обвитие часто случается у одного из двойняшек, но лишь очень небольшой процент новорожденных умирает от этого.

После я много раз задавала себе вопрос – может быть, нам следовало бы потребовать более подробного объяснения от врачей той больницы или даже настоять на вскрытии и расследовании? Но мы со Скоттом оба тогда были совершенно подавлены случившимся и просто не догадались. С одной стороны, рождение Сэма было, конечно, радостью, но, с другой стороны, известие о гибели Лили потрясло нас.