Тайная Миссия

— Предстоит обряд покаяния для того самого крота,— шепнул Регворт,— только мы не можем здесь больше находиться.

Но Триффан именно для того и пришел в Бакленд, чтобы узнать грайков поближе, и не собирался отказываться от своего намерения. К тому же всеобщее внимание было сейчас приковано к тем, кто появился в дальнем конце зала. Пристававшие к ним грайки прошли вперед, и на Триффана, Спиндла и Регворта никто не обращал внимания.

Триффан увидел, как перед застывшей в ожидании толпой появились две иссохшие, сурового вида старухи. Все взирали на них с почтением и страхом и замолкали при их приближении. Триффан заметил, как один из охранников, который еще недавно был столь агрессивен по отношению к ним, подобострастно припал к самой земле, когда старухи проходили мимо.

— Это и есть элдрен — Старшая, — с дрожью в голосе шепнул Регворт.

Обе кротихи уселись спиною к смутно белевшим корням березы, верхушки которых терялись во мраке под сводом, а концы уходили дальше, в глубину.

Хотя старух было две, глаза присутствовавших были обращены к одной из них — поседевшей и изборожденной морщинами. Углы ее рта были брезгливо опущены, подозрительный взгляд прищуренных глаз обдавал холодом. Ее лапы были странно искривлены, будто в детстве она перенесла какую-то болезнь, после которой их свело судорогой. От этого они напоминали крючья, а серые изогнутые когти выглядели длиннее обычного. Она постоянно припадала к земле, будто ее терзала сильная боль, и ей хотелось выместить это на других.

— Кто она? — спросил Триффан.

— Феск. Перед ней все дрожат, — отозвался Регворт. После неудачной попытки вывести их он с явной неохотой остался стоять рядом. Никто не заметил охранника, который из темного угла внимательно следил за каждым их движением. — Раньше она была в Роллрайте, но потом ее перевели сюда для подготовки системы к торжествам Летней Ночи. Значит, казней теперь не миновать.

В помещении настала полная тишина: Феск углубилась в молитву. Слов нельзя было разобрать, слышалось только неясное бормотание, завершившееся возгласом:

— Милость Слова да пребудет с нами!

— И да будет так! Да здравствует Слово! — раздались выкрики из толпы.

— Милость Слова да пребудет с нами! — повторила Феск своим леденящим душу страдальческим полушепотом.

Выкрики сразу смолкли. По ее знаку один охранник подвел к ней того самого истерзанного, полуживого крота, с которым они недавно столкнулись в тоннеле.

С его появлением по толпе пробежал недобрый шумок: чувствовалось, что собравшиеся настроены крайне враждебно и жаждут расправы. Услышав это зловещее перешептывание, увидев, как Феск подалась вперед, устремив на несчастного кровожадный взгляд, Триффан почувствовал, как шерсть становится у него дыбом от ужаса. Ему показалось, будто откуда-то издалека он наблюдает за чем-то неописуемо ужасным, чего не может предотвратить. Мрак окутал его; мрак исходил от Феск, делал его, Триффана, свидетелем и, что самое страшное, соучастником зла, поскольку он не в силах был ничего предпринять.

Он попытался что-то сказать, выйти вперед, но не смог, ибо, наряду с ощущением зла, его вдруг охватило чувство непередаваемого страха, пригнувшее его к самой земле, — страха за собственную жизнь. И все же он заставил себя смотреть, меж тем как Спиндл не выдержал и, зажмурившись, лишь шептал молитву: он взывал к Камню, прося его помощи и защиты.

— Как зовут этого крота? — спросил Триффан у Регворта.

Тот только покачал головой:

— Его схватили, когда обнаружили, что он бесцельно кружит по тоннелям и бормочет что-то о Камне. Таких сейчас много. Они потеряли рассудок и не годятся для обряда посвящения. Их либо отсылают в Помойную Яму, либо, если они высказываются вслух, упорствуют и не желают склониться перед Словом, вешают за нос.

— Но как же все-таки его зовут? — спросил опять Триффан: отчего-то ему сейчас казалось чрезвычайно важным это выяснить.

Но прежде чем Регворт успел ответить, элдрен Феск начала говорить:

— Я не собираюсь тратить на тебя много времени, крот. Ты уже признался, что не желаешь покаяться и очиститься перед Словом.

Несчастный опустил глаза и припал к земле.

— Еще не поздно. Покайся — и Слово дарует тебе жизнь.

И крот заговорил. Тихим, но твердым голосом он произнес:

— Я верю в Камень. В этой вере я вырос, с нею и приму смерть. И да смилуется над вами Камень!

В глазах Феск вспыхнула ярость.

— Ты — ничто, — прошипела она. — Ты не можешь даровать милость, ты не смеешь просить о ней, ты не смеешь ждать ее для себя, если нет на то воли Слова.

— Я верую в Камень! — повторил крот.

— Слово дарует тебе последний шанс: ты будешь помечен всеми, кто здесь находится. Пусть они засвидетельствуют волю Слова: оно желает, чтобы ты стал одним из его почитателей.

— Да будет так! — грозно выдохнули присутствующие.

— Что значит — «помечен»? — спросил Триффан.

Глаза Спиндла по-прежнему оставались закрытыми.

— Сейчас увидишь. И если его подведут к тебе, непременно оставь на нем свою метку — иначе накажут.