Тайная Миссия

«Босвелл советовал поразмышлять о проделанном пути,— сонно думал Триффан.— Но теперь мы уже на месте, живые и здоровые». Он чувствовал смертельную усталость. Босвелл, как обычно, начал молиться, но Триффан, при всем старании, не в состоянии был сосредоточиться. Мысли разбегались и путались, тепло разливалось по всему телу, расслабились и ушли в подушечки лап натруженные когти. Как сквозь сон до него доносилась благодарственная молитва Босвелла по случаю благополучного возвращения домой. Ее слова невольно вызывали воспоминания о многих годах непрерывных странствий, об усилиях, которые предпринимали кроты, чтобы попасть в эту священную обитель и в конце пути узреть наконец Свет Безмолвия, оставив позади все опасности и печали.

— Не должно кроту-летописцу думать о прошлых печалях, как и о тех, что могут ожидать его в будущем. Мысль писца должна быть постоянно обращена к Безмолвию. Оно присутствует всегда для того, кто жаждет услышать его. Но по возвращении из странствия крот-летописец обязан воздать хвалу Камню за милость его, что и делаю я сейчас.

Была ли то молитва или назидание, предназначенное Босвеллом для Триффана, его ученика? Молодой- крот почти ничего не слышал; зато он видел, как вокруг Босвелла возникло яркое, чистое сияние, и от души захотел и сам попасть в этот сияющий круг.

Он пытался окликнуть Босвелла, но не мог произнести его имени.

— Спи, Триффан, — донесся до него голос. — Ты заслужил отдых. Ты выполнил свою задачу, ты доставил меня в Аффингтон целым и невредимым. Теперь тебя ждет новое дело, и тебе понадобятся все силы для испытаний, с которыми придется справляться одному.

Слова «новое дело», «одному» заставили сердце Триффана тревожно забиться, но тут же то ли сон, то ли странное забытье охватило все его существо. Впоследствии Триффан так и не мог решить, что же это все-таки было. Он только помнил, что не мог ни пошевелиться, ни заговорить; в то же время он жадно вбирал в себя все образы, вызванные к жизни монотонной благодарственной молитвой Босвелла.

Он осознавал, что Босвелл рядом, что он прикасается к нему. Из глубокого Безмолвия, заполнившего пространство, раздавался голос:

— Он учился прилежно, о Камень, но он молод. Он сам еще не знает, сколь многому научен, и потому ему будет страшно, ему будет горько, и он познает, что такое сомнения и утраты. Но я выбрал именно его. Он будет выполнять волю Твою, и бремя Твое возьмет на себя. Веди его, храни его, оберегай; укрепи его, дай ему услышать...

Триффан силился очнуться от дремоты, от полузабытья, чтобы спросить Босвелла или Камень — словом, того, чей голос он слышал, — узнать, выяснить. Но у него недостало сил: лапы стали слабыми, как у младенца, а глаза ничего не различали.

— Спи, отдыхай, — донесся до него голос, и тут уже Триффан и вправду увидел себя малышом: он снова убегал по тоннелям от своих сверстников, выскакивал на поверхность, в залитый солнцем мир Данктонского Леса, где воздух был напоен летними ароматами, где ясные солнечные зайчики скользили по листве и где умиротворяюще шумели деревья; снова оказывался перед Камнем, возвышавшимся в самом сердце их леса. И мать его Ребекка, и отец его Брекен, и сводный братишка Комфри — все они снова были рядом. Однако маленький Триффан всегда предпочитал их обществу одинокие блуждания по Данктонской Чаще, пока однажды, когда уже подрос, во время одной из таких вылазок не оказался прямо перед Камнем. Он замер от страха, но все же успел тогда подумать о том, как бы ему, Триффану, хотелось стать летописцем Камня.

— Отчего кроту нужно проводить всю жизнь в странствиях, если в конце концов ему все равно суждено вернуться туда, откуда он вышел в путь? — вопросил он Камень уже много позже, став юношей. Именно тогда и именно там впервые увидел его Босвелл. Сейчас Триффан будто внезапно снова оказался на вершине холма: заново ощутил все великолепие Данктонского Леса, с его роскошными полянами и лугами, с тоннелями, где ему был знаком каждый закоулок, и преисполнился глубокой радости от сознания, что он — частица этого великолепного мира, как и мир этот всегда пребудет частью его самого. Затем его охватила великая печаль оттого, что ему пришлось покинуть родные места, и страстное желание, чтобы Камень дозволил ему, Триффану, однажды снова вернуться сюда и никогда больше не скитаться в чужих краях.

— Просыпайся, пора! Время двигаться в путь!

Голос Босвелла был таким, как всегда; в их убежище пробивался слабый утренний свет.

Триффан постепенно выбирался из глубокого теплого забытья, в которое повергла его усталость. Деревья Данктона все еще шумели над его головою, прошлое было совсем рядом, но с каждым мгновением видения бледнели и отступали все дальше и дальше...

— Бо... Босвелл,— удалось ему наконец выговорить. — Скажи, Босвелл, вернусь ли я когда-нибудь домой живой и невредимый? — Его глаза внезапно наполнились слезами, будто лишь сейчас он полностью осознал всю тяжесть разлуки с домом. — Ну же, Босвелл! Ответь мне!