Тайная одержимость

Нелли вспомнила прочитанные строки, теплоту и искренность, с которыми велось повествование, сильную, чувственную страсть автора к любимой. Нелли верила ему, верила каждому выписанному им слову, и разве могло быть иначе: она сама испытала все то, что пережила Мила, разве что в иной, современной обработке. А потому догадывалась, нет, была уверена, что Александр испытывал к Нелли не менее яркие чувства и желания, чем автор-ferus к своей возлюбленной. А раз она не сомневалась в первой части рассказа, могла смело довериться и второй, той, где юной девушке вводят яд. Что она теряет (разумеется, кроме жизни)? Прежнюю жизнь в Салехарде? Без близких друзей и родственников?

Она давно уже ее потеряла, и, как ни странно – она поняла это только сейчас, в этот ответственный и, казалось, судьбоносный момент, – вернуть себе не желала. Теперь ее место в Радлесе. А значит…

– Хочу, – сказала Нелли тихо и подняла глаза на Александра. – Я по-прежнему хочу попробовать.

Удивительные метаморфозы произошли на ее глазах. С сурового, отчужденного лица незримо спало напряжение, зеленый взгляд потеплел. Александр внимательно за ней наблюдал и занимался этим, по всей видимости, все то время, что она молчала.

Однако услада глаз продлилась недолго. Уже в следующий момент Александр снова сделался холодным и неприступным.

– Значит, ты все же глупа, – сухо произнес Александр, разочаровавшись в ней окончательно. – А теперь иди спать.

Что? Нелли вскочила на ноги.

– Да о чем ты говоришь? Мы должны попробовать!

– Не должны.

– Разве…

– Нелли, иди спать, поговорим завтра.

Она разозлилась.

– Прекрати мне вечно перечить. Ты должен решиться, и мы должны сделать это.

Его глаза опасно свернули.

– Значит, уйду я. Можешь, ночевать здесь сколько вздумается.

Он отвернулся, а Нелли подбежала к нему.

– Нет, не уйдешь, – встала перед ним.

– Привяжешь меня? – Александр скривил губы в неприятной усмешке. – Ты сейчас не в себе, ты еще не отошла от потери, поэтому не понимаешь, о чем просишь.

А вот напоминать о случившемся – подло.

– Почему ты не хочешь даже подумать о такой замечательной возможности? – Не оставалось ничего иного как пойти на компромисс.

– Поговорим завтра.

– Завтра уже настало, – упрямилась Нелли.

– Нет, не настало. Настало сегодня. А мы поговорим с тобой завтра. Или послезавтра. – Что же это значит: ни утром, ни вечером разговаривать с ней он не намерен? – Вот ты как раз за это время и подумаешь, и, может быть, даже научишься такому нелегкому делу, как шевелить мозгами, прежде чем принимать скоропалительные решения. – Гад! – Что значит, пожалеешь о принятом только что решении закончить жизнь суицидом. Не для того я спасал тебя от догмар. Спокойной ночи.

Он обошел Нелли в попытках все-таки скрыться.

– Стой! – Нелли ринулась следом и вновь остановилась перед ним. – Я сама уйду, оставайся тут. – Прищурилась. – Отоспись, в конце концов, в собственной спальне.

Обозленная, она зашагала к дверям, когда, змеей обхватив за талию, ее внезапно потянули назад.

– А это я оставлю у себя, – прижавшись со спины, Александр забрал у Нелли дневник, который по-прежнему находился у нее в руках. Отпустил.

Нелли обернулась.

– Признайся, тебе просто нравится меня лапать.

Александр сдержал улыбку.

– Четвертая дверь справа.

Нелли с грохотом закрыла дверь и покинула Александра. Она и без него знала, где находится ее спальня.

***

Солнце светило с востока и проходилось теплой ладонью по крышам и фасадам зданий: низких аляповатых строений, тех самых, что с колоннами да капителями; простых и современных, а значит, более вменяемых «коробок» в стиле «комфортабельность, мать вашу, комфортабельность наше все!»; чудных забегаловок-скороспелок, воздвигнутых под веянием неустойчивой моды, непонятно почему именно здесь. Все они, однако, не сильно разнившиеся по габаритам, умело чередовались друг с другом и, выстроенными звеньями цепи, исчезали вверху и внизу, не столь оживленной, но все же кипящей жизнью улицы.

В этом нестройном ряду, выпавшим звеном разорванной цепочки, стояло оно – строение из темных кирпичей. Причислялось оно к числу упомянутых «скороспелок», но будучи не столь раздражающим на вид, воспринималось куда благосклоннее. Но общей картины, увы, не улучшало: кряжисто-степенные дома-многоэтажки, произраставшие за спинами разношерстных творений сложно улучшить. Они добивали цветасто-мягкими, изнеженными тонами: бледно-розовым, бежевым, голубым… Аж в глазах рябило.

Кассиэль отвернулся. Радлес менялся не к лучшему.

С много большим удовольствием он посмотрел на своего спутника.

– Говоришь, полиции не удалось выяснить чего дельного? – В последний раз затянувшись сигаретой и ощутив на языке горьковатый вкус, Кассиэль выпустил струю дыма и выкинул окурок в урну.

На него скосили насмешливый взгляд.

– Я думал, ты бросил. – Расставив ноги и запустив руки в карманы джинсовых брюк, Океана остановился в метре от Кассиэля.

– Я и бросил. Пытаюсь. Периодически. – Вообще-то он действительно бросил курить, но, как он заметил ранее, события последних месяцев сказались на его способности сопротивляться никотину.