– Как вы нервничаете. Но я знал, что у вас доброе сердце. И что вы поддержите мой план. И захотите помочь бедной вдове Стаатс. Но минимум затрат, любезная мефрау, постарайтесь обойтись без новых декораций. Только ваше вдохновение, ваш талант, ваша прекрасная дикция – по-французски или по-голландски, как вам угодно. Вот чем мы гордимся у нас в Лабуванги, и этой красоты, которой вы делитесь с нами бесплатно, будет более чем достаточно для успеха спектакля. Но как вы нервничаете, любезная моя мефрау! Почему вы плачете? Вам нехорошо? Скажите, могу ли я что-нибудь для вас сделать?
– Поручать меньше работы моему мужу, резидент. Я его вообще не вижу.
Ван Аудейк сделал жест, говоривший: это не в моих силах.
– Да, действительно, ваш муж безумно занят, – признал резидент. – И в этом только дело?
– И еще, пожалуйста, научите меня видеть хорошее здесь, на Яве.
– И это все?
– Да нет, еще много другого…
– Вы скучаете по Голландии? Вам больше не нравится Ява, вам не нравится Лабуванги, где мы дружно носим вас на руках? Вы несправедливы к этой стране. Постарайтесь увидеть светлую сторону.
– Я уже старалась.
– А теперь разучились?
– Да…
– Вы слишком умны, чтобы не замечать того хорошего, что здесь есть.
– Вы слишком любите эту страну, чтобы быть объективным. Но перечислите мне все хорошее, что вы здесь видите.
– С чего бы начать… То хорошее, что колониальный чиновник может сделать для здешнего народа и страны и что дает чувство удовлетворения нам самим. Честная работа на благо народа и страны: упорная, непрестанная работа, заполняющая жизнь без остатка… Я говорю не о канцелярской работе вашего мужа, пока еще секретаря. Я говорю о том времени, когда он станет ассистент-резидентом!
– И когда же это, интересно знать, будет?!
– К тому же огромное жизненное пространство.
– В котором любой предмет съедают белые муравьи.
– Неуместное остроумие, любезная моя мефрау…
– Возможно, резидент. Сейчас все неуместно, все нескладно, все расстроено и внутри меня, и вокруг – мой рассудок, мой рояль, моя бедная душа…
– А природа?
– Среди здешней природы я чувствую себя такой жалкой. Она подавляет, уничтожает меня.
– А ваша деятельность?
– Моя деятельность… то хорошее, что есть в Нидерландской Индии?
– Да. Ваша деятельность, направленная на то, чтобы воодушевлять нас, людей материальных и практичных, вашим вдохновением!
– Резидент, какие комплименты! И все это ради спектакля!
– И чтобы с вашим вдохновением помочь мефрау Стаатс!
– По-вашему, в Европе я не могла бы творить добро?
– Могли бы, – ответил ван Аудейк коротко. – Поезжайте в Европу, мефрау. И в Гааге вступите в Общество благотворительности. Прибейте к двери своего дома кружку и жертвуйте по гульдену раз в… во сколько там недель?
Ева рассмеялась.
– Вы несправедливы, резидент. В Голландии люди тоже творят добро.
– Но помочь одному конкретному человеку – то, что мы, что вы должны сделать здесь и сейчас… в Голландии это возможно? И не говорите, что здесь меньше бедных.
– И что же?
– Выходит, здесь вас ждет больше хорошего, связанного с вашей деятельностью. Помощь ближним, материальная и моральная. И не позволяйте ван Хелдерену чересчур вами увлекаться. Он очень милый юноша, но его ежемесячные отчеты слишком литературны. Вон он идет, так что откланиваюсь. Значит, я могу на вас рассчитывать?
– Полностью.
– Когда назначим первое собрание с участием руководства театра и дам?
– Завтра вечером у вас, согласны, резидент?
– Превосходно! А я распространю подписной лист. Надо собрать очень много денег, мефрау!
– Мы не оставим мамашу Стаатс без поддержки, – тихо сказала Ева.
Ван Аудейк пожал Еве руку и ушел. Она чувствовала себя растроганной, не понимая отчего.
– Резидент велел мне остерегаться тебя, потому что ты слишком литературный! – поддразнила она ван Хелдерена.
Она устроилась в передней галерее. Небо точно прорвалось: светлая пелена дождя опустилась с неба широкими складками воды. Целый ковер из кузнечиков покрывал пол галереи. Облака мелких мошек жужжали в углах подобно эоловой арфе. Ева и ван Хелдерен положили руки на столик, одна из ножек тут же приподнялась; а вокруг роились бесчисленные жучки.
III