Тайная связь его величества

— Спасибки, своего мужа имею, — гордо объявила моя спутница и повернулась ко мне. — Ваняшка, как тебе картофля?

Я, донельзя обрадованный тем, что Татьяна наконец решила что-то купить, начал нахваливать товар:

— Замечательная. Красивая. Очень вкусная. Надо ее купить.

Жена Ильи сделала страшные глаза, я тут же вспомнил ее инструкцию и попытался исправить положение:

— Кто бы другой так и назвал эту картошку. С виду вроде комильфо, но я-то вижу, что овощи перезрелые. Похоже, с куста упали, бока примятые.

— Чего ругаешься? — обиделась продавщица. — Какая такая комильфа? С синеглазкой стою, уже три мешка с утра сбагрила.

— Ну, Ваняшка? — снова обратилась ко мне Таня. — Говори свое хозяйское, мужское слово. Надо ли нам это дерьмо брать, или пойдем вон к той бабушке? У нее и цена меньше заявлена.

— Дерьмо однозначно покупать не стоит, — отрезал я. — Оно нам стопроцентно не понадобится.

— Сам ты с куста свалился! — побагровела баба за прилавком. — Заявился, шуткуешь по-глупому…

— Двигаем отсюда, Ваняшка, — распорядилась Татьяна. — Коли у человека чувства юмора нет, то и еёшная продукция ваще гадость несъедобная, пластиковая, как ведро.

— Еёшная? — повторил я. — Таня, кто такой Еёш?

Она рассмеялась.

— Ну, Ваняшка, ты сегодня зажигаешь, настроение прямо с плинтуса поднял. Весело с тобой. Почапали к старухе. Или нет, лучше к деду, евошная морква радостная, шикардос просто. За такую и десятку переплатить не жаль.

И только сейчас меня осенило: Еёш и Евош — это не имена людей. Притяжательные местоимения «его» и «ее» в интерпретации Тани произносятся как «евошный» и «еёшная», никогда ни от кого ранее мною не слышанные слова!

Таня схватила меня за рукав и дернула, я покорно двинулся за ней.

— Эй, стойте! — занервничала торговка. — Куда подались? Дед перекупщик, берет у людёв за копейку гнилье, потом им торгует. А бабка всем тут рассказывала, что грядки на заброшенном кладбище вскопала. Ладно, скину я тебе пятерку, бери у меня.

— Десятку, — уперлась Татьяна.

Продавщица сосредоточенно погрызла ноготь на большом пальце и приняла решение:

— А, горит озеро, гори и рыба… Восемь сброшу.

— Девять, — слегка уступила Таня. — Из жалости к тебе соглашаюсь. Стоишь туточки, с утреца маешься не пивши, не евши. Не от хорошей жизни на кагане топчешься. У кого биография удачная, тот сейчас кофе на диване пьет. Слышь, а че тут у тебя спортивный костюм делает? Продаешь?

— Не, мужику купила. Вещь шикарная, стоила смешно, а качество лучше нет, — похвасталась баба. — Хочешь — пощупай.

Таня помяла край темно-синих штанов жуткого вида. Бока их украшали три белые полоски, такие же были нашиты на рукава куртки, а ее спину украшала надпись «Atdedas».

— Шикардос вещь, — одобрила моя спутница. — Если не секрет, почем брала?

— Восемьсот отсчитала! — гордо выпалила тетка.

— Дорого, — вздохнула Татьяна.

— Да ты че? — засмеялась баба, ловко накладывая картошку в пакет. — Дешевше трех тыщ такой костюм не взять. Это же фирма, в нее сборные команды России одеваются! А мне Мишка, вон тот мужик, что с рыбой стоит, подсказал, куда ехать надо — на кладбище. Тама ими торгуют.

Я попятился. Не хочется даже думать о том, откуда у людей с погоста берутся вещи.

— А у тебя душегрейка красивая, — поцокала языком торговка. — Вставочки кружевные, нынче это модно.

— Сама сделала, — улыбнулась Таня. — За два дня сгоношила. Полосочки крючком связала, потом в луковой шелухе покрасила.

— Слышь, мне такую сошьешь? — оживилась продавщица. — Я здесь четыре дня в неделю скачу.

— Эй, не ложь картофлю в свой пакет, — велела Таня, доставая из сумки полиэтиленовый мешок. — Со своим пришла, неохота за упаковку платить.

— Подарок тебе от меня, — заулыбалась баба, — бери за так.

— Спасибо, — обрадовалась жена Ильи. — Хороший ты человек. Не зря нас к твоему прилавку прибило. Правда, Ваняшка?

— М-м-м, — промычал я, сраженный невесть откуда взявшимся приступом морской болезни.

Спутница наступила мне на ногу, я очнулся и выдал как из пулемета:

— Картошка отвратительна, на морковку смотреть противно, капуста явно тухлая, яйца тоже.

Обе женщины уперлись в меня взглядами, а я завершил выступление:

— Танюша, пошли отсюда. Еёшная продукция гаже некуда.

Ляпнув последнюю фразу, я опешил. Иван Павлович, приди в себя! Как ты мог употребить это местоимение?

— Шутник у тебя мужик, — заржала торговка, — наверно, весело с таким. Не то что с моим — сидит, бурундуком надувшись, нет бы слово смешное сказать. И сын в папаню удался: до пяти лет молчал, его к психиатру направили, думали, он этот… тьфу, черт, забыла слово… ну тот, кто ни с кем водиться не желает.

— Аутист, — неожиданно выдала Таня. — Ой, вот горе-то. У нас у соседки пацан такой. Уж она его по всем врачам проволокла, но не помогло.

Продавщица перекрестилась.