Читаем Тайная вечеря полностью

Последние три слова Хатамани произнес твердо, словно оглашая приговор, но без тени превосходства: скорее как хирург, нежели прокурор. А поскольку ровно в эту минуту начали бить колокола на башнях костелов Святого Николая, Святого Иоанна, Святой Елизаветы, Святой Варвары, Святого Иосифа, а также базилики Пресвятой Девы Марии и храма Святых Петра и Павла, Хатамани сменил тему.

— Я защитил диссертацию в исламском, да-да, исламском, университете — занимался трансформацией представлений о фигуре Саошьяна. Вы знаете, о ком я говорю?

— Согласно религии маздеизма, а раньше это было у Заратустры, Саошьян — спаситель, — ничем не выдавая волнения, произнес Бердо, — своего рода мессия. Он поведет человечество на последний бой со злом. Бой, разумеется, победоносный. Следы этой концепции или, скорее, провидения можно найти в Апокалипсисе святого Иоанна Евангелиста. А также у шиитов.

— Превосходно. — Хатамани подлил кофе себе и Бердо. — Я вижу, вы прекрасно осведомлены.

Бердо продолжил шиитскую линию.

— После смерти последнего имама Низара его приверженцы ждали Благовестника Воскресения. Каим аль-Кийама — вот кто должен был вернуться и объявить о возрождении мира.

— А что вы скажете в этом контексте о роли Иисуса? — спросил, тактично склоняя голову, Хатамани.

— Ну что я могу сказать? Эсхатология — не самая любимая моя область. Однако попробую коротко сформулировать несколько основных пунктов. Первым делом, когда воцарится зло, явится Махди, ведомый самим Аллахом. Он установит Золотой век. Затем общий упадок — нравов, религии и всего человечества — станет еще глубже, чем в преддверии Золотого века. Появится Даджаль, ложный мессия. Христианам не составило бы труда распознать в нем Антихриста. И тут-то на землю вернется пророк Иса. Христианский Иисус. Еврейский Иешуа бен Иосиф. Он убьет Даджаля. Женится и объявит миру о наступлении владычества ислама. Через сорок лет он умрет в Медине. И тогда настанет Судный день.

После этого пространного высказывания Бердо в Лазурном зале Свободного университета воцарилась тишина. Перезвон колоколов прекратился. Отголоски города через закрытые окна долетали в зал лишь в виде непрестанного приглушенного шума.

— Невероятно, — сказал Хатамани. — Вы помните все существенные, даже фольклорные элементы! Есть разница между полным незнанием и неполным знанием. Я всегда втолковываю это своим ученикам. Но с вами все обстоит иначе! Ридван[72] распахнул бы перед вами двери настежь. Малик[73], в свою очередь, не пропустил бы вас в свои врата. А если серьезно: ваша тарика[74] начинается от знания. А как бы вы определили веру?

— Все то, что требует подробных разъяснений, далеко от совершенства, — без колебаний ответил Бердо. — Потому не лучшее ли определение веры — лекарство? Пророк говорит, что Бог создавая страдание, не мог не создать от него защиты. Вот вера — такая защита. По крайней мере, в моем представлении.

Предлагаю оставить Антония Юлиана Бердо с этим признанием. Ты, конечно, понимаешь, что говорил он так явно вопреки своим убеждениям. Ему бы скорее следовало сказать господину Хатамани, муфтию северной части нашей страны, что, по его ощущениям, вера существует вечно и начала не имеет, но вместе с тем вера — то, у чего всегда есть начало и что не существует. Иными словами — по теории Бердо, — это относится и к Богу. Но мне уже не хочется развивать эту тему и пересказывать комплименты, прозвучавшие из уст Хатамани, его заключительные замечания по поводу самых древних религиозных откровений, явленных Заратустре Ахура-Маздой, а также упоминать о заверениях муфтия, что такой исключительной личности, как Бердо, ему на жизненном пути встречать еще не доводилось.

Бердо же, пока Хатамани неспешным шагом, взяв под руку, провожал его до дверей Лазурного зала, как ни странно, ни о чем, связанном с религией, уже не думал. Зато ему вспомнилась не так давно прочитанная в Scientific American статья о некоем классе морских животных — асцидиях Ciona intestinalis, которые весьма нестандартным способом решили проблему эволюции. У личинок асцидий имеется спинномозговая трубка с мозговым пузырьком на конце, соответствующим головному мозгу позвоночных и позволяющим личинке двигаться и охотиться, однако при развитии во взрослую особь ее строение значительно упрощается: теперь, отыскав достаточно безопасную нишу, актиния ограничивается тем, что обеспечивает себя кормом. По мнению биологов, это поразительное явление обусловлено эволюционным механизмом выживания: в стабильных условиях для Ciona intestinalis мозг — слишком тяжкое, энергоемкое бремя.

Лишь покинув Лазурный зал, Бердо, будто очнувшись от летаргии, во внезапном озарении вспомнил, где — много лет назад — видел явно не последнего в университете человека, являющегося правой рукой господина Хатамани и называющего себя не своим (тут нет никаких сомнений) именем Ибрагим ибн Талиб. Да, конечно: это тот самый мужчина с висящим на плече «Калашниковым», который застал его в сторожке Михайлы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы