— Я знал, что вас это приведет в ужас. Освободить еретика из заслуженного заключения! Но прошу вас, выслушайте меня, прежде чем выносить свое суждение по этому делу. Мне нужно многое вам рассказать.
— А мои братья?
— Мы усыпили их так же, как и вас, и оставили в Санто Стефано. Сейчас они, должно быть, уже в Милане страдают от такой же мигрени, если только не замерзли.
Марио был довольно привлекательным юношей. Рубец от шпаги, несколько дней назад рассекшей его щеку, был еще заметен, хотя теперь его скрывала отросшая щетина. Между этим загорелым юношей и призраком, с которым я познакомился в темнице Джакарапды, было мало общего. Он прибавил в весе, и его лицо лучилось счастьем. Осознание того, что для дона Оливерио он вне досягаемости, пошло ему на пользу. Чего я не мог понять, так это зачем я ему понадобился. И почему именно человек, подаривший ему свободу.
— Мы с братьями долго колебались, прежде чем решиться на этот шаг, — пояснил Марио, усаживаясь на пол рядом со мной. Я знаю, падре, что вы инквизитор и что ваш орден уже более двухсот лет преследует семьи, которые, как и мы, идут к Богу другим путем.
— Но...
— Но, увидев вас вчера в Санто Стефано, я понял, что это сам Господь посылает мне знак. Вы появились именно тогда, когда я уже располагал ответами на вопросы, которые поклялся вам раздобыть. Помните? Разве это не чудо? Я убедил нашего префекта позволить привезти вас сюда, чтобы я мог вернуть вам долг.
— Но ты мне ничего не должен.
— Должен, падре. По какой-то ведомой одному Господу причине наши пути пересеклись. Быть может, не для того, чтобы вы разгадали свою головоломку, а для того, чтобы вместе дать отпор нашему общему врагу.
Это заявление привело меня в замешательство.
— О чем это ты?
— Помните загадку, которую вы доверили мне в тот день, когда выпустили меня на свободу?
Я кивнул.
— Попрощавшись с вами, я нашел себе убежище в мастерской Леонардо. Я знал, что его дом — это единственное место в Милане, где я могу укрыться. Так и вышло. И конечно же, я поговорил с маэстро. Я рассказал ему о встрече с вами, о вашем необыкновенном благородстве и умолял его помочь мне. Не столько из нужды в защите от ярости синьора Джакаранды, сколько от желания отблагодарить вас за то, что вы вытащили меня из его подземелья.
— Но, если я не ошибаюсь, ты больше не являешься учеником маэстро...
— Нет. Хотя на самом деле он навсегда останется моим учителем. Леонардо всегда обращается с учениками как с собственными детьми, и хотя у некоторых недостаточно способностей для занятий живописью, все мы ему близки. В конце концов, его уроки выходят далеко за рамки искусства.
— Ясно. Итак, ты решил укрыться у мастера Леонардо. Что же он тебе сказал?
— Я вручил ему вашу загадку, сказав, что в ней скрыто имя человека, которого вы разыскиваете.
В этом заключалась какая-то ирония. Леонардо предложили расшифровать подпись человека, который писал письма в Вифанию, желая его уничтожить. Преодолевая головокружение и сгорая от любопытства, я приподнялся и взял руки Марио в свои.
— Скажи, у него получилось?
— В какой-то степени да, падре. Я могу сообщить вам, какое имя там скрыто.
Марио положил карту со жрицей на пол, между нами.
— Маэстро очень удивился, когда я спросил его об этой загадке, — продолжал он. — Он сказал, что она ему очень хорошо известна. Кто-то из братьев Санта Мария уже приходил к нему с ней, и тогда же он ее разгадал.
— Брат Александр!
Я вздрогнул, вспомнив об
Воображение уносило меня вдаль, но тут Марио снова подал голос:
— Да, падре. Брат Александр. Что я очень хорошо запомнил, так это слова маэстро о том, что и карта, и стихи неразрывно связаны между собой. Ваши стихи было невозможно понять без карты жрицы, а без этого ключ к имени, которое вы пытались узнать, оставался недоступен. Стихи и карта — как две стороны одной монеты.
Я попросил Марио все объяснить. Юноша взял все тот же клочок бумаги, на котором еще в Милане я написал ему эти латинские фразы, и положил его рядом с таинственной картой Висконти-Сфорца. Перед глазами опять очутились эти злополучные семь строк.
Oculos ejus dinumera,
sed noli voltum ddspicere.
In latere nominis
mei notam rinvenies.
Contemplari et contemplata
aliis i radere.
Veritas