Тайная вечеря

Мне было нечего терять. Этим же вечером, еще до девяти часов, мы с Марио покинули особняк Джакаранды под недоверчивым взглядом Марии. Оказавшись на улице, черноволосый мальчик со шрамом на лице поцеловал мне руку, потер кисти рук со следами оков и побежал к центру города. Меня удивило то, что я не беспокоился о том, увижу ли я его снова. В конце концов, это было неважно. Я уже знал о «Вечере» больше, чем любой из монахов, деливших с ней кров.

32

Рано утром в четверг девятнадцатого января Маттео Банделло, юный племянник приора, задыхаясь, ворвался в трапезную Санта Мария делле Грацие. Черты его лица исказил страх, а в глазах стояли слезы. Ему было необходимо срочно поговорить с дядей. Наконец, обнаружив приора перед загадочной фреской Леонардо, юноша испытал в равной степени ободрение и потрясение. Если то, что ему сказали на Рыночной площади, было правдой, проводить много времени в этом помещении, наблюдая за созданием этого дьявольского произведения, было опасно и могло свести их всех в могилу.

Маттео осторожно приблизился, стараясь не помешать разговору приора с его неразлучным секретарем, отцом Бенедетто.

— Скажите, — как раз говорил одноглазый, — вы не заметили ничего странного в поведении мастера Леонардо, когда он писал портреты святого Симона и Иуды Фаддея?

— Странного? Что вы понимаете под словом «странный», падре?

— Бросьте, приор! Вы отлично понимаете, что я имею в виду! Вы не заметили, обращался ли он к каким-либо записям или наброскам, чтобы придать этим апостолам определенные черты? Или, быть может, вы припомните, не навещал ли его кто-либо, от кого он мог бы получить инструкции относительно упомянутых портретов?

— Это странный вопрос, падре Бенедепо. Я не понимаю, куда вы клоните.

— Что ж... — одноглазый монах откашлялся, — вы просили меня разузнать все, что можно, о загадке, над которой трудились брат Александр и падре Лейр. И, честно говоря, за недостатком информации я принялся выяснять, чем они оба занимались в течение предшествовавших смерти библиотекаря дней.

Маттео дрожал от ужаса. Приор и его секретарь обсуждали именно то, что привело его сюда.

— И что же? — продолжал беседу приор, не обращая внимания на перепуганного племянника.

— Падре Лейр проводил здесь долгие часы, используя ключ, который вы ему дали. Тут все нормально.

— А брат Александр?

— Здесь-то и начинаются странности. Ризничий много раз заставал его в обществе Марко ди Оджоне и Андреа Салаино, любимых учеников Леонардо. Они встречались в Галерее Мертвых и подолгу беседовали. До проходивших мимо доносились обрывки фраз, из которых следовало, что тосканец крайне обеспокоен портретом святого Симона.

— И вы обратили на это внимание? — Приор по своему обыкновению недовольно наморщил лоб и подергал себя за нос. — Маэстро болезненно относится к деталям, пусть даже самым незначительным... Вам бы следовало об этом знать. Я не знаю другого художника, который столько раз все перепроверял бы.

— Это все так, приор. Однако тогда брат Александр уделял капризам Леонардо гораздо больше внимания, чем обычно. Он разыскивал для него книги и гравюры и вообще работал не покладая рук. Он даже ходил в крепость герцога, чтобы позаботиться о перевозке какого-то очень тяжелого груза, о котором мне пока ничего не удалось узнать.

Приор пожал плечами:

— Быть может, это все не так странно, как может показаться, падре. Разве брат Александр не позировал для него? Разве Леонардо не выбрал его из многих других, чтобы писать с него Иуду? Они вполне могли подружиться, и нет ничего противоестественного в том, что Леонардо обратился к нему за помощью незадолго до кончины брата.

— Вы считаете это случайностью? Насколько мне известно, падре Лейр уже говорил вам о своих подозрениях.

— Падре Лейр, падре Лейр... — проворчал Банделло. — Этот человек явно что-то от нас скрывает. Я это чувствую всякий раз, когда разговариваю с ним...

Маттео никак не решался вмешаться в разговор. Чем дольше он слушал их разглагольствования по поводу «Вечери» и скрытых в ней тайн, тем больше его охватывало нетерпение. Он знал что-то очень важное об этой фреске!

— Но ведь он считает, что Леонардо мог иметь отношение к убийству брата Александра.

— Ошибаетесь. Это мнение Оливерио Джакаранды, заклятого врага маэстро. Экстравагантность маэстро, его причуды, то, что он редко является на службу и кичится скрыт ой в этой фреске тайной — все это еще не делает его убийцей.

— М-да... — одноглазый задумался. — Пожалуй, вы правы. Это делает его еретиком. Кому еще кроме этого тщеславного типа могло прийти в голову изобразить себя в «Тайной вечере»? Да еще в образе Иуды Фаддея!

— Интересное совпадение. Себя он изобразил в качестве «хорошего» Иуды, а брата Александра использовал как модель для образа «плохого».

— Прошу прощения, приор, но обратили ли вы внимание на положение Леонардо на картине?

— Разумеется, — Банделло кивнул на стену. — Он отвернулся от Господа.