Тайная война воздушного штрафбата

«Квадратный» смотрел на него страшно вытаращенными глазами. Его тело дёргалось в судорогах. Жутко было слышать, как в наступившей тишине отчётливо стучат по бетону каблуки. Эта «тряска Святого Витта» продолжалась, наверное, с полминуты. И всё это время немец держал руку с ножом таким образом, чтобы бьющий из распоротого горла мятежника фонтан крови вперемешку с коньяком не сильно его забрызгал. Затем, когда поверженный враг растянулся у его ног, Хан обстоятельно вытер нож о куртку умирающего и спрятал лезвие в потайной карманчик на своём ремне. Потом обратился к лётчикам, указывая на бьющееся в предсмертных конвульсиях тело у своих ног:

— Этот человек сказал, что я лжец. Многие из вас давно меня знают. Разве я бросил хоть кого-нибудь на произвол судьбы? Когда четырнадцать месяцев назад мы эвакуировались с тех проклятых островов, разве не я приказал, чтобы все места в последнем, уходящем на материк транспортном самолёте отдали раненым и гражданским? Да, потом мы десять дней пробивались с боями через гнилые топи и в итоге потеряли шестерых, но никто не может упрекнуть меня, что я оставил врагу хоть одного раненого.

А сколько раз работодатели пытались избавиться от нас после операции. Легче всего убрать наёмников как ненужных свидетелей и сэкономить деньги. Но у меня всегда имелись свои рычаги воздействия на заказчиков, которые я не выпускал из рук. Никто не скажет про меня, что я кому-то не заплатил за работу или по моей вине парней крупно кинули. Повторяю: завтра ваши карманы будут набиты «камешками».

Рухнувший было авторитет командира снова взлетел на прежнюю высоту…

Эта сцена напомнила Нефёдову, как они познакомились. Как перспективного лётчика, Бориса перед Испанской войной направили на Липецкие курсы командиров эскадрилий. На базе Липецкого учебного центра ВВС РККА действовала немецкая авиационная школа. Некоторых советских лётчиков-курсантов назначали в обучение к немецким инструкторам — как правило, опытным асам Первой мировой войны или пилотам гражданской авиации. В двадцатые годы СССР и Германия находились в дружеских отношениях.

Так Борис познакомился с Ханом. Высокий, атлетично сложенный, одет в добротный спортивный пиджак, бриджи для верховой езды и крепкие ботинки с высокой шнуровкой, рыжее лицо с правильными чертами аристократа — таким барон тогда предстал перед молодым советским военлётом. Даже свою широкую спортивную кепку Макс носил на русский манер — чуть набок. За восемь лет регулярных полётов из Берлина в Москву в качестве пилота пассажирского «Юнкерса-13» немец отлично выучил русский язык.

При разыгрывании учебных боёв коварному тевтону нравилось изобретать разные хитроумные ловушки. Учитель исповедовал тактику внезапных нападений из засады и мгновенного бегства с поля боя. Все атаки пилота, который ещё совсем недавно водил пассажирский самолёт, строились по схожему принципу: подкараулить жертву, внезапно атаковать зазевавшегося врага и, отстрелявшись, немедленно уйти в сторону солнца. Попал или не попал — не важно. Думай только о том, как скорее унести ноги.

Борис вспомнил, как однажды инструктор шутливо признался способному ученику после одной такой совместной «охоты»:

— Мне иногда бывает жаль, что вы служите в иностранной армии: из нас двоих получилась бы отличная пара бандитов-головорезов!

Эти воспоминания стремительно пронеслись в голове Бориса. Между тем все присутствовавшие при убийстве достали пистолеты. Каждый по очереди делал несколько выстрелов в лежащее на земле тело и таким образом как бы становился соучастником преступления. Теперь можно было не опасаться, что после возвращения в Европу кто-то решит выдать полиции истинного убийцу Тейлора. Когда очередь дошла до Нефёдова, какой-то бритый детина протянул ему пистолет.

— Я не стану стрелять! — отрезал Борис.

Естественно, этим заявлением Нефёдов поставил себя в крайне опасное положение. Незнакомца тут же взяли в кольцо. Никто не знал, кто он такой. Несговорчивый, упрямый. Подозрительный тип!

— Если не сделаете, что вам сказано, отправитесь вслед за ним, — пригрозил один из наёмников, ткнув ботинком труп.

Хан растолкал обступивших Бориса людей и бросился к нему с радостным криком:

— Дружище, Йозеф!

Далее была разыграна великолепная по актёрскому исполнению театральная сценка. Светясь от радости, Макс тряс Бориса в объятиях, рассказывал для публики, как он рад встретить своего старого фронтового товарища ещё по легиону «Кондор». По-свойски тыча Нефёдову пальцем в грудь, немец пояснял, оглядываясь на своих парней:

— Вы даже представить себе не можете, какой это славный вояка, а товарищ какой!

Хан немедленно поручился за Бориса. Этого было достаточно. Все стали расходиться. Возле самолёта остались лишь двое мужчин. И хотя один из них на целую голову возвышался над собеседником, это был разговор равных.