Тайная жена Казановы

— Мы с Бастиано много лет пытались завести детей, — продолжала она. Ей не было стыдно в этом признаваться — Леда и так много знала о ней. — Каждый месяц я ждала признаки, которые бы указали мне, что настало время попытаться зачать ребенка. И каждый месяц начинались месячные, которые говорили о том, что все наши попытки оказались тщетными. В конце концов я потеряла надежду. Какой толк в браке, таком, как у нас — даже если он удобен для обоих, — когда у вас нет детей? Многолетнее разочарование стало невыносимым. И, в конце концов, Бастиано перебрался на первый этаж.

— Он разозлился на вас? — допытывалась Леда. — Винил вас во всем? Потому что, может быть, он всему виной…

— Нет-нет, он никогда меня не винил. Мне кажется, для него желание иметь детей было каким-то абстрактным, чем-то, что каждый человек должен хотеть. Хотеть иметь сына или дочь, которые позаботятся о нем в старости. Но для меня это стало насущной потребностью, заветным желанием. Прижать к себе малыша… поцеловать его нежную макушку.

Катерина почувствовала, что она теряет нить того, что ранее намеревалась рассказать. Голос ее дрогнул, и она испугалась, что расплачется. Но ради Леды она сдержалась.

— Милая девочка, когда беременеешь в юном возрасте… как это случилось со мной, с тобой… кажется, что впереди у тебя целая жизнь. Разве это утрата? «Других нарожаешь», — уверял меня Джакомо. И сам верил в это, как и я. Но бывает, что второго благословения и не случается. Именно поэтому ты можешь считать, что тебе очень повезло.

Леда слушала ее, ушам своим не веря. Катерина знала, что та уж точно не считала себя счастливицей. Но все равно посеяла зерно сомнения ради Леды с надеждой, что однажды оно прорастет.

— А вы виделись с Джакомо после этого? — спросила Леда.

— Что? — переспросила Катерина, выглядывая в окно и делая вид, что отвлеклась. Виделись ли они с Джакомо после всего? Да! Встреча у ворот была только началом… но началом конца.

— Вы встречали своего супруга, Джакомо, после этого? — повторила вопрос Леда, поворачивая голову, чтобы больше оказаться в поле зрения Катерины.

На этот раз Катерина отвернулась и позволила себе улыбнуться при воспоминании.

— Встречала, — ответила она. — Неужели ты полагаешь, что, однажды увидевшись в монастыре, мы смогли удержаться и не увидеться вновь? Любовь не знает преград, carissima.

Глава 54

Мурано, 1753 год

Три недели прошло с того дня, как у меня случился выкидыш. Настал праздник в честь святого мученика Иоанна Крестителя, двадцать девятое августа. Мы все ручейком тянулись в церковь при монастыре. Железные решетки ограждали хоры, за которыми стояли монашки и послушницы отдельно от остальных мирян. На этой службе людей было больше обычного, потому что святого Иоанна многие почитали. Рядом со мной сидела Марина и, вытянув шею, пыталась выглянуть из-за решетки. До нас доносились покашливания, детский плач, бормотание: «Scusi, scusi»[50], когда входили опоздавшие. Шла послеобеденная служба.

Я зевнула, мной уже овладела скука.

Я заметила, что Марина не отдалась молитве даже тогда, когда священник начал службу. Она продолжала выглядывать из-за перегородки. Мне стало немного жаль ее, ведь она считала, что в этой толпе местных рыбаков, стеклодувов, их жен и дочерей ей есть на кого посмотреть. И тем не менее, когда она наконец-то уселась, я не смогла удержаться и сама выглянула из-за ограждения.

Мой взгляд выхватил блеск бирюзового шелка — должно быть, он и ее заинтересовал. И тут же все мое тело затопило узнавание. Сердце мое растаяло. Это был Джакомо.

Я понимала, что он не видит меня и даже не пытается разглядеть. Он честно всю службу смотрел в свой молитвенник. Он вставал, садился, опускался на колени в нужных местах. Он явно понимал, что косые взгляды в сторону хоров вызовут подозрения: кто он такой, почему пришел. И тут же меня озарило, что он пришел ради того, чтобы я его увидела. Чтобы мне доставить удовольствие.

Как же мне хотелось поцеловать Джакомо! Каждый сантиметр его тела! Волосы его были уложены alla dolfina — на макушке высокий начес, а черный хвостик спрятан в черном шелковом мешочке. Мне больше всего нравилась именно эта его прическа, потому что она открывала его высокие крепкие скулы. Он во время молитвы походил на темнокожего бога в окружении простолюдинов.

Я постаралась вести себя так, как он: взять себя в руки. Но щеки мои густо зарделись, я ощущала, как кровь прилила к лицу и учащенно забилось сердце. Я заерзала на стуле, даже стала делать вид, что поправляю туфли и чулки — все, чтобы получше его разглядеть.

Разумеется, от Марины такое мое поведение не укрылось.

— Ты уверена, что вы с ним незнакомы? — стала допытываться она после службы, когда мы возвращались назад в кельи. Она схватила меня за локоть, чтобы я не так быстро шагала.

— С кем? — притворно удивилась я, избегая ее пытливого взгляда. — С мужчиной в синем шелковом костюме, о котором вы мне все уши прожужжали? Не знакома.

— Тогда почему ты едва ноги перед ним не раздвинула во время службы?