Тайная жена Казановы

— Да… пишу. Понимаешь, мне так его не хватает. Он уехал в Париж.

— Надолго? Он же не… не забудет вас в разлуке?

— Ой, нет. — Она одарила меня, на мой взгляд, снисходительной улыбкой. — Он очень ко мне привязан.

Она вернулась к своему занятию. Я присела на диван без приглашения. Взгляд мой блуждал по всем роскошным предметам в ее келье. В мерцающем свете свечи поблескивало огромное золоченое зеркало; маленький бокал, который, казалось, был сделан из экзотического отполированного камня с прожилками янтарного, голубого и белого цвета; подвесная корзина с цветами из бронзы и фарфора. Теперь я знала, что корзина эта французская, скорее всего, подарок ее возлюбленного-иностранца.

— А вы… — заговорила я, отчаянно желая узнать ее тайну, — чем вы привлекаете своего возлюбленного?

Она, отложив ручку, с улыбкой рассматривала меня, будто решая, как много мне можно рассказать. Что такого она знала, чего не знала я? Мне так нужно было, чтобы она мне об этом рассказала.

— Нелегко выделить что-то одно, — наконец-то произнесла она. — Я всегда встречалась с ним в рясе. Ничто его так не возбуждает, как мое одеяние.

— Но одеяние просто ужасно! — не сдержалась я. — Как оно может ему нравиться?

— Потому что, как и все мужчины, он любит смаковать запретный плод. Монашку. Каждый мужчина об этом мечтает. Неужели ты об этом узнала только от меня? — улыбнулась она одной из своих дьявольских улыбок. — Все они мечтают вырвать женщину прямо из рук Господа.

— Но я не монашка, — ответила я, впервые в жизни жалея об этом. — Что еще вы делаете, чтобы ему угодить?

— Ох… — кажется, от неловкости замешкалась она, — я наношу… духи, во время карнавала надеваю маску, все, что выбивается из повседневности. Мужчинам очень легко наскучить… и ты должна…

Она прикусила язык. Еще никогда я не видела ее такой суматошной. Она убрала выбившуюся из шиньона прядь.

— Катерина, — вновь заговорила она. Лицо ее было розовым и пылающим. — Я уверена, что Джакомо все еще очень привязан к тебе. Но ему приходится выживать, беречь себя для тебя. Целомудрие не относится к мужским добродетелям. Поэтому он и грустит.

Она потянулась за пером, избегая смотреть в мои округлившиеся глаза. Теперь уже мои щеки горели. Дыхание перехватило. Я, спотыкаясь, вышла из комнаты и сползла по холодной стене в коридоре.

Я никогда не называла Марине его имени.

Глава 57

В первое воскресенье октября начался очередной карнавальный сезон. А это означало, что в течение последующих нескольких месяцев — вплоть до самого Рождества — правила в монастыре будут не такими строгими. Нам разрешили время от времени видеться с родными и позволили скромные развлечения. Монашки красовались за решетчатыми окнами с напудренными волосами, напомаженными губами и нарумяненными щеками, носили сабо на высоких каблуках и шелковые велоны, расшитые по краю золотом и серебром. Послушницы устанавливали котелки на огонь прямо в каминах в комнате для свиданий и жарили в растительном масле пончики, которые потом присыпали сахаром.

В первый же день меня приехали навестить матушка с Джульеттой. Мы не виделись с ними почти три месяца.

— Господи! — воскликнула мать, когда я вышла и села за решеткой. — Ты серая вся! — Она потянулась сквозь прутья, чтобы взять меня за руки, на глаза у нее тут же навернулись слезы.

Джульетта нежно пожала мои холодные пальцы. Какой же счастливой она казалась! Время, проведенное на материке, пошло ей на пользу, кузина расцвела. Ее темно-рыжие волосы еще больше стали отливать медью, а огромные карие глаза излучали при неярком освещении мягкий свет.

— Как я от всего этого устала, — слабо улыбнулась я. — Я так рада, что вы пришли меня навестить.

Отчасти это было неправдой. Разумеется, я была рада и испытала огромное облегчение, когда увидела Джульетту после стольких месяцев разлуки. Чуть меньше была рада видеть мать. Разве можно испытать большее разочарование, когда так хочешь увидеть своего возлюбленного — получить от него хотя бы весточку, — а вместо этого тебе сообщают, что приехала твоя матушка? Понятно, что мать всегда будет тебя любить, но это совершенно иная любовь, не та, которой человек жаждет всем своим естеством.

Матушка пыталась говорить со мной о пустяках — делиться последними сплетнями о соседях, пересказывать письма, которые она получила от отца, позабавить милыми шалостями нашей собаки. Но своего беспокойства она скрыть не могла.

— У тебя в келье холодно? — внезапно поинтересовалась она. — Ты приболела?

— Нет… то есть да… по утрам в келье холодно, — ответила я, не в силах сосредоточиться. — И в церкви тоже холодно.

Только мать могут встревожить подобные жалобы.

— Каменный пол такой холодный, что холод проникает сквозь подошву, к концу службы мои ступни больше напоминают ледышки.

— Ой, poverina[52], — пожалела меня матушка.