Читаем Тайная жизнь пчел полностью

Розалин подверглась побоям, целый день ничего не ела, спала на твердой земле, и кто знает, много ли времени осталось до того момента, когда ее вернут в тюрьму или убьют? Она заслужила свой табак.

Я живо воображала себе, как в один прекрасный день спустя много лет пришлю в этот магазин доллар в конверте, чтобы покрыть убыток, сопроводив его письмом о том, как чувство вины отравляло каждый миг моей жизни, и вдруг до меня дошло, что я смотрю прямо на изображение чернокожей Марии. И я имею в виду не просто картинку с изображением какой-то там черной Марии. Я имею в виду картинку, совершенно идентичную той, что принадлежала моей матери. Она смотрела на меня с этикеток доброго десятка банок с медом. «Мед “Черная Мадонна”» – вот что было написано на них.

Дверь распахнулась, и в магазин вошло семейство, явно только что из церкви. Мать и дочь были одеты одинаково, в темно-синие платья с белыми воротничками, как у Питера Пэна. Свет хлынул в дверной проем, дымчатый, волнистый, размыто-желтоватый. Малышка чихнула, и ее мать сказала:

– Иди-ка сюда, давай вытрем тебе носик.

Я вновь перевела взгляд на банки с медом, на янтарный свет, плававший внутри них, и заставила себя дышать спокойно.

Впервые в жизни меня осенило: в мире нет ничего, кроме тайны и ее умения скрываться за тканью наших нищенских, подавленных дней; она сияет ярко, а мы этого даже не знаем.

Я подумала о пчелах, которые по вечерам залетали ко мне в комнату, о том, что они были частью всего этого. И о том голосе, который я слышала накануне, сказавшем мне: «Лили Мелисса Оуэнс, твоя банка открыта», – сказавшем это так же просто и ясно, как женщина в темно-синем платье разговаривала со своей дочерью.

– Ваша кока-кола, – напомнил мне мужчина в галстуке-бабочке.

Я указала на банки с медом:

– Откуда вам это привозят?

Он решил, что отзвук шока в моем голосе на самом деле был возмущением.

– Я понимаю, о чем вы, – затараторил он. – Многие не покупают этот мед, потому что на этикетке у него Дева Мария в облике цветной женщины. Но, видите ли, это потому, что женщина, которая изготавливает этот мед, сама цветная.

– Как ее зовут?

– Августа Боутрайт. Она держит пчел по всему округу.

Дыши, продолжай дышать.

– Вы знаете, где она живет?

– О, конечно! В самом эксцентричном доме – вы другого такого в жизни не увидите. Окрашен в ядрено-розовый цвет, как пепто-бисмол. Ваша бабушка наверняка его знает. Надо пройти через весь город по Мейн-стрит, пока она не повернет к шоссе на Флоренс.

Я шагнула к двери:

– Спасибо.

– Передавайте бабушке от меня привет! – крикнул он вслед.

От храпа Розалин тряслись перекладины скамьи. Я потрясла ее за плечо:

– Просыпайся. Вот твой табак, только сразу положи его в карман, потому что я за него не заплатила.

– Ты что, украла его? – спросила она, позевывая.

– Пришлось, потому что товары из магазина по воскресеньям не продают.

– Твоя жизнь катится прямиком в преисподнюю, – покачала она головой.

Я разложила наш обед на скамье, словно устраивая пикник, но не смогла проглотить ни кусочка, пока не рассказала Розалин о чернокожей Марии на банках с медом и о пчеловоде по имени Августа Боутрайт.

– Тебе не кажется, что моя мать могла ее знать? – спросила я. – Не может быть, чтобы это было простым совпадением.

Она не отвечала, так что я спросила громче:

– Розалин? Ты так не думаешь?

– Не знаю, что и думать, – наконец проворчала она. – Не хочу, чтобы ты слишком заносилась со своими надеждами, вот и все. – Она протянула руку и коснулась моей щеки: – Ох, Лили, куда ж мы с тобой забрались и что наделали?

Тибурон был в точности как Сильван, только без персиков. Перед зданием с куполом, в котором располагался суд, кто-то воткнул в жерло городской пушки флаг Конфедерации. Южная Каролина была в первую очередь Югом и только во вторую – Америкой. Гордость за форт Самтер из нас не выбить, сколько ни старайся.

Шагая по Мейн-стрит, мы то и дело ныряли в длинные голубые тени, отбрасываемые двухэтажными зданиями, тянувшимися вдоль всей улицы. У аптеки я заглянула в витринное стекло, увидела автомат с газированной водой, сверкавший хромированной отделкой, и прилавок, где продавали вишневую кока-колу и десерт банана-сплит, и подумала, что вскоре все это уже будет не только для белых.

Мы миновали страховое агентство, офис «Электрической компании округа Тибурон» и магазин «Все по доллару», в котором торговали гимнастическими обручами, очками для плавания и коробками с бенгальскими огнями, а на витрине краской из баллончика были выведены слова: «Летние развлечения». Некоторые учреждения, например Фермерский трастовый банк, выставили в свои витрины плакат «Голдуотера в президенты»; иногда он был дополнен наклейкой на бампер со словами «Одобряем Вьетнам».

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези