Читаем Тайная жизнь пчел полностью

Стоя там, я и любила себя, и ненавидела. Вот что сделала со мной черная Мария – заставила в одно и то же время ощущать и мою славу, и мой позор.

Я шагнула ближе к ней и уловила слабый аромат меда, исходивший от дерева. Мэй подошла и встала рядом со мной, и теперь я не чуяла ничего, кроме запаха помады от ее волос, репчатого лука от рук, ванили в ее дыхании. Ее ладони были розовыми, как и подошвы ступней, а локти темнее остальной кожи, и по какой-то неясной причине это зрелище наполнило меня нежностью.

Августа Боутрайт вошла в комнату в очках без оправы и лаймово-зеленой шали, повязанной на поясе.

– Кто это у нас тут? – спросила она, и звук ее голоса мгновенно привел меня в чувство.

Она была словно миндально-масляная от пота и солнца, с лицом, гофрированным тысячью карамельных морщинок, с волосами, которые казались припыленными мукой, но все остальное в ней выглядело на пару десятков лет моложе.

– Я Лили, а это Розалин, – сказала я, чуть замешкавшись при появлении за ее спиной Джун, которая застыла в дверях. Я открыла рот, не имея ни малейшего представления, что говорить дальше. И то, что из него вылетело, стало неожиданностью для меня самой. – Мы убежали из дома, и нам некуда податься, – сказала я ей.

В любой другой день своей жизни я могла бы, не напрягаясь, победить в конкурсе по плетению небылиц – и вот, вот что я выдала: жалкую правду! Я следила за их лицами, особенно за лицом Августы. Она сняла очки и помассировала вдавлинки на переносице. Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в другой комнате тикают часы.

Августа вновь надела очки, подошла к Розалин и внимательно изучила швы у нее на лбу, порез под глазом, синяки вокруг виска и на руках.

– Похоже, вас избили.

– Когда мы убегали, она упала с переднего крыльца, – поспешила вставить я, вновь возвращаясь к своему естественному состоянию – вранью.

Августа с Джун переглянулись, а Розалин сощурила глаза, намекая мне, что я опять взялась за свое – говорю за нее, как будто ее тут и вовсе нет.

– Что ж, можете пожить у нас, пока не разберетесь, что делать дальше. Не можем же мы просто бросить вас на обочине, – сказала Августа.

Джун вдохнула так, будто вобрала в легкие почти весь воздух в доме.

– Но, Августа…

– Они останутся здесь, – повторила та с такой интонацией, которая отчетливо дала понять, кто здесь старшая сестра, а кто младшая. – Все будет нормально. У нас есть топчаны в медовом доме.

Джун вылетела вон, только красная юбка мелькнула в дверном проеме.

– Спасибо вам, – сказала я Августе.

– Пожалуйста. А теперь присядьте. Я принесу оранжаду.

Мы расположились в креслах-качалках, а Мэй осталась стоять на страже, улыбаясь все той же улыбкой с легкой безуминкой. Мышцы ее рук, как я заметила, были хорошо развиты.

– Как так получилось, что у вас всех имена по календарю[18]? – спросила ее Розалин.

– Наша мать обожала весну и лето, – ответила Мэй. – У нас была еще Эйприл, но… она умерла маленькой, – улыбка Мэй растаяла, и вдруг она ни с того ни с сего начала напевать без слов мелодию «О, Сюзанна!», да так решительно, будто от этого зависела ее жизнь.

На наших глазах пение переросло в рыдания. Она плакала так, будто смерть Эйприл случилась буквально в эту самую секунду.

Наконец вернулась Августа с подносом; на нем стояли четыре креманки, на ободки которых были красиво насажены ломтики апельсина.

– О, Мэй, золотко, поди-ка к стене и поплачь там, – сказала она, указав сестре на дверь и легонько подтолкнув ее в нужную сторону.

Августа повела себя так, будто это норма – подумаешь, в любом доме Южной Каролины такое может случиться.

– Вот, угощайтесь – оранжад, – сказала она нам.

Я деликатно отпила глоток. Зато Розалин выхлебала свою порцию залпом, а потом рыгнула, да так, что мальчишки из моей школы изошли бы зеленой завистью. Невероятно!

Августа сделала вид, будто ничего не слышала, а я уперлась взглядом в бархатную скамеечку, страдая из-за того, что Розалин повела себя так некультурно.

– Значит, вы – Лили и Розалин, – заговорила Августа. – А фамилии у вас есть?

– Розалин… э-э, Смит и Лили… Уильямс, – с запинкой солгала я, а потом пошло как по маслу: – Видите ли, моя мать умерла, когда я была маленькой, а потом и отец погиб – в прошлом месяце в тракторной аварии на нашей ферме в округе Спартанберг. У меня здесь не осталось никого из родственников, поэтому меня хотели отдать в приемную семью.

Августа покачала головой. Розалин тоже покачала, но по иной причине.

– Розалин была у нас домработницей, – продолжала я. – У нее никого нет, кроме меня, и мы решили отправиться в Виргинию, чтобы найти мою тетю. Вот только денег у нас нет, так что, если у вас тут найдется какая-нибудь работа, мы могли бы немного подзаработать, прежде чем двигаться дальше. Мы на самом-то деле не очень торопимся в Виргинию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези