Тайная жизнь пчел

– Что ж, мисс Уильямс, с завтрашнего утра можешь приступать к работе, – сказала она.

Я стояла, не понимая, к кому она обращается, кто такая эта мисс Уильямс, а потом вспомнила, что это я теперь Лили Уильямс. Еще один секрет хорошего вранья: надо помнить свои россказни слово в слово.

– Зак уехал на неделю, – говорила она тем временем. – Их семейство отправилось на остров Поли навестить сестру его матери.

– С вашего позволения, чем именно я буду заниматься?

– Будешь работать со мной и Заком, готовить мед, делать все, что потребуется. Идем, я проведу для тебя экскурсию.

Мы пошли обратно в переднюю часть помещения, где располагались все механизмы. Она подвела меня к башне из белых ящиков, составленных друг на друга.

– Вот это называется магазинным корпусом, – сказала она, ставя один из ящиков на пол передо мной и снимая крышку.

Снаружи магазинный корпус выглядел как обычный старый ящик, вынутый из тумбочки или комода, но внутри него были рамки с медовыми сотами, повешенные аккуратным рядком. Каждая рамка была заполнена медом и запечатана крышечками из пчелиного воска.

Августа ткнула пальцем в сторону:

– Вон там стоит станок для распечатки сот, с его помощью мы снимаем с них воск. Потом они проходят через воскоплавильный аппарат, вон он…

Я следовала за ней, переступая через кусочки медовых сот – они здесь лежали повсюду вместо привычных глазу пыльных катышков. Августа остановилась у большого металлического бака в центре комнаты.

– Это центрифуга, – сказала она, поглаживая бак по боку, как послушную собаку. – Поднимись по стремянке и загляни внутрь.

Я забралась на двухступенчатую стремянку и заглянула через край бака, а Августа тем временем переключила рычаг, и старый двигатель, стоявший на полу, зафырчал и залязгал. Центрифуга стронулась с места неторопливо, набирая обороты, как машинка для сахарной ваты на ярмарке, и вот уже от нее поплыли в воздух небесные ароматы.

– Она отделяет мед, – поясняла меж тем Августа. – Убирает все плохое, оставляет хорошее. Мне всегда представлялось, как славно было бы иметь такие вот центрифуги для людей. Просто суешь их внутрь, и центрифуга делает всю работу.

Я перевела на нее взгляд; она смотрела на меня в упор своими невероятными глазами цвета имбирного пирога. Паранойя это или нет – думать, что, говоря «люди», она на самом деле имела в виду меня?

Августа выключила двигатель, и гул после нескольких щелчков затих. Наклонившись над коричневой трубкой, отходящей от центрифуги, она пояснила:

– Отсюда мед поступает в чан с фильтрами, потом в разогревающий чан и, наконец, в чан-отстойник. А вот шлюз, через который мы наполняем медом ведра. Ты быстро во всем разберешься.

Я в этом сомневалась. Никогда в жизни я еще не оказывалась в такой сложной ситуации.

– Что ж, я так понимаю, ты не прочь отдохнуть, как и Розалин. Ужин у нас в шесть. Ты любишь печенье из батата? У Мэй оно отлично получается.

Когда она ушла, я легла на незанятый топчан. Дождь продолжал барабанить по жестяной крыше. Мне казалось, я в дороге уже не одну неделю, увертываюсь от львов и тигров на сафари по джунглям, пытаясь добраться до затерянного Бриллиантового города в Конго: именно такой была тема последнего фильма, который я смотрела на утреннем сеансе в Сильване до нашего бегства. Мне казалось, что именно здесь мое место, по-настоящему мое, но все это было таким непривычным, что с тем же успехом я могла оказаться и в Конго. Жить в цветном доме с цветными женщинами, есть за их столом, спать на их постельном белье… не то чтобы я была против, но все было мне внове, и еще никогда моя кожа не казалась мне такой белой.

Ти-Рэй не считал, что цветные женщины могут быть умными. Раз уж я взялась рассказывать всю правду, то есть и худшие ее части, признаюсь: я сама была уверена, что они могут быть умными, но не умнее меня, ведь я-то белая. Теперь же, лежа на топчане в медовом доме, я думала, какая Августа умная, какая культурная, и это меня удивляло. Так я и поняла, что глубоко внутри меня тоже прятались предрассудки.

Когда проснулась Розалин, не успела она еще оторвать голову от подушки, как я спросила ее:

– Тебе здесь нравится?

– Наверное, да, – кивнула она, силясь подняться и сесть. – Пока что.

– Ну, мне тоже нравится, – сказала я. – Поэтому я не хочу, чтобы ты что-нибудь ляпнула и все испортила, договорились?

Она сложила руки над животом и нахмурилась:

– Что, например?

– Не говори ничего об образке с черной Марией, что лежит у меня в вещмешке, ладно? И не упоминай о моей матери.

Она потянулась и принялась заново закручивать растрепавшиеся косички.

– Кстати, а с чего тебе вздумалось хранить это в секрете?