Тайная жизнь пчел

Первая неделя у Августы была утешением, чистым облегчением. Изредка мир дает человеку такой шанс, краткую передышку; раздается удар гонга – и ты идешь в свой угол ринга, и кто-то смазывает милосердием твою избитую жизнь.

Всю эту неделю никто не заговаривал ни о моем отце, предположительно раздавленном трактором в результате несчастного случая, ни о давно потерянной тете Берни из Виргинии. Календарные сестры просто приняли нас.

Первое, что они сделали – позаботились об одежде для Розалин. Августа села в свой грузовик и отправилась прямо в магазин «Все по доллару», где купила Розалин четыре пары трусов, светло-голубую хлопчатобумажную ночную сорочку, три платья без пояса, сшитых на гавайский манер, и лифчик, способный удержать и валуны.

– Это не благотворительность, – предупредила Розалин, когда Августа разложила все это богатство на кухонном столе. – Я за все расплачусь.

– Можешь отработать, – кивнула Августа.

Пришла Мэй с отваром ведьмина ореха и ватными шариками и начала обрабатывать швы на лбу Розалин.

– От души тебе кто-то засветил, – сказала она, а мгновением позже запела без слов «О, Сюзанна!» в том же безумном темпе, как и накануне.

Джун, стоявшая над столом, изучая покупки, резко подняла голову.

– Опять ты свою мелодию напеваешь, – сказала она Мэй. – Почему бы тебе не пойти прогуляться?

Мэй уронила ватный шарик и вышла из комнаты.

Я глянула на Розалин, она пожала плечами. Джун закончила обрабатывать швы сама; ей было противно, я видела это по ее губам, по тому, как они стянулись в куриную гузку.

Я выскользнула наружу, чтобы найти Мэй. Мне хотелось сказать ей: «Я буду петь “Сюзанну” с тобой от начала до конца», – но я так и не смогла ее найти.

Это Мэй научила меня «медовой песенке»:

На могилку на мою улей ты поставь,
Пусть стекает, каплет мед, землю пропитав.
В день, когда умру я, прочь уйду отсель,
Больше ничего мне не надобно, поверь.
Золотом и солнцем красен райский сад,
Только мне милее мой мед, мой вертоград.
На могилку на мою улей ты поставь,
Пусть стекает, каплет мед, землю пропитав.

Я полюбила легкомысленную дурашливость этих стихов. Пение помогало мне снова почувствовать себя обычным человеком. Мэй пела эту песенку в кухне, раскатывая тесто или нарезая помидоры, а Августа гудела ее себе под нос, наклеивая этикетки на банки с медом. В ней была вся здешняя жизнь как есть.

Мы жили медом. Съедали по полной ложке утром, чтобы проснуться, и по ложке вечером, чтобы крепче уснуть. Мы ели его с каждой трапезой, чтобы успокаивать разум, укреплять стойкость и предотвращать смертельные заболевания. Мы обмазывались им, дезинфицируя порезы или залечивая потрескавшиеся губы. Мед шел в ванны, в крем для кожи, в малиновый чай и бисквиты. Куда пальцем ни ткни – в мед попадешь. За одну неделю мои костлявые руки и ноги начали округляться, а буйные космы на голове превратились в шелковистые локоны. Августа говорила, что мед – это амброзия богов и нектар богинь.

Я работала в медовом доме с Августой, а Розалин помогала Мэй в домашних хлопотах. Я научилась проводить нагретым на пару́ ножом по рамкам, срезая с сот восковые крышечки, правильно загружать их в центрифугу. Я регулировала пламя под паровым генератором и меняла нейлоновые чулки, с помощью которых Августа процеживала мед в чане-отстойнике. Я схватывала все настолько быстро, что она то и дело говорила, что я – чудо. Это ее собственные слова: Лили, ты – чудо.

Больше всего мне нравилось заливать пчелиный воск в формы для свечей. Августа использовала по фунту воска на свечу и вдавливала в него крохотные фиалки, которые я собирала в лесу. Ей приходили по почте заказы из магазинов, даже из таких дальних штатов, как Мэн и Вермонт. Люди покупали так много ее свечей и меда, что она едва успевала угнаться за спросом, а еще были жестяные банки с многоцелевым воском «Черная Мадонна» для особых клиентов. Августа говорила, что натертая воском леска не утонет, нитка станет прочнее, мебель будет блестеть ярче, оконные створки перестанут застревать в рамах, а раздраженная кожа засияет, как попка младенца. Пчелиный воск был волшебной панацеей от всего.