Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Шаг за шагом — и через несколько минут меня вынесло к желанной лестнице. Я прямо с тарелкой поднялся наверх, где оказался в окружении знакомых с детства вещей: бумажка с шифрованной записью из «пляшущих человечков», заспиртованная змея из «Пестрой ленты», а на стене — горящая фосфорными глазами собака Баскервилей… Я был снова в мире большой доброй игры, созданной руками англичан.

Здесь я не торопясь стал ждать пяти тридцати и, когда стрелки подошли к нужному месту, поднял трубку телефона, конечно, с некоторым благоговением.

Гудок, другой, третий и еще несколько гудков. Жду — и дожидаюсь: в трубке голос Барона.

— Николас, привет, старина! Жажду видеть тебя. Когда? Позвоню еще раз, вернее всего дня через три. Здесь буду еще с неделю. А может быть, позвоню и завтра.

— Хорошо. Жду звонка… Завтра.

Через три дня было воскресенье. Весь день был подчинен прогулке по Лондону, правда только после обеда. С утра фирма-клиент отвезла меня за город, где я смог убедиться, что наружка отсутствует.

Думаю, сработала моя телефонная договоренность о пребывании на попечении фирмы весь этот воскресный день. Я подробно расспросил коллегу-англичанина о маршруте поездки, местах остановок и времени.

Как мне представлялось, подслушивающие наше торгпредство (телефонный звонок на фирму я специально сделал оттуда) поняли, что лишь в семь-восемь вечера мы вернемся из далекой загородной поездки.

Барон будет ждать меня в пять — пять тридцать в ресторанчике «Гринвич». Значит, в городе я должен быть не позднее, чем в три часа дня. Эти два часа мне будут нужны для последней, интенсивной проверки от наружки.

Планы на этот день я изменил без особого труда: фирмач, сопровождавший меня, вернее всего, обрадовался досрочной его отставке из гидов при иностранном коммерсанте, фактически незнакомом ему. Из бесед с ним я понял, что на этот день он кое-чем пожертвовал, то есть планами в семье. В общем, мы друг друга поняли и остались довольны.

Барон ждал, и рядом с ним лежал пакет, плотный и узкий. Я сразу прикинул — в карман пиджака войдет.

— Сколько минут у тебя есть, Максим? — деловито и помня наш уговор спросил он. — Уйдешь сразу?

— Посидим, Николас. Хотя бы полчаса, — сказал я, вглядываясь в его озабоченное лицо. — Все ли материалы ты получил из Ирака?

Барон вздрогнул, думая, что я спрашиваю о задании. Но потом понял, что речь идет об истории.

— Сейчас отовсюду идут клипы по истории интересующего меня вопроса. Например, кто основал город Александрию — портовые ворота Египта. Александр Македонский? Клеопатра? Марк Антоний?

— Что-нибудь новое в этом вопросе, Николас?

— Мой арабский друг — я тебе о нем говорил — прислал мне кое-какие переводы — трактовки клинописных надписей. Как авторитет и новатор в их прочтении, он нашел кое-что новое по Александрии, точнее по этому городу и трех правителях Египта.

— Но почему — ты? Ты и Египет? Разве это твой интерес? Ты и Александрия? — удивился я.

— Есть просьба одного из членов королевской семьи, и лично Энтони попросил меня найти что-либо новое. Дискуссионное. Видимо, коронованный отпрыск будет писать в школе сочинение на эту тему, а значит, нужны «открытия».

— Сочинение станет гордостью школы? — съехидничал я.

— Понимаешь, Максим, авторитеты-противники, ученые-противники, конечно моего арабского друга, вынуждены будут…

— Согласовывать свое мнение с мнением королевской семьи на столь щепетильный для истории вопрос? — снова с иронией я посмотрел в глаза Барону.

Барон покачал головой и укоризненно осадил меня, покачивая ладонью вверх вниз.

— Слушай, торопыга, и учись! — решительно прервал он мое ехидство с оттенком неприятия британской монархии, как монархии вообще. — В тебе, верно, бродит антимонархическая закваска Красной России.

Я понял, что с юмором у Барона все еще хорошо, и стал внимательно слушать.

— Так вот. Оппоненты вынуждены будут заняться этим вопросом серьезно, а не отмахиваться от мнения ученого, мeтoдикa работы которого с клинописью отлична от общепринятой. Вот так-то, Максим.

— Ловко. «Одним махом семерых убивахом», — процитировал я поговорку из гриммовской сказки «Храбрый портняжка».

— И кто же эти семеро? — уточнил Барон.

— Авторитет ученика, школы, королевской семьи, а затем — ученый спор среди арабистов, египтологов и филологов.

— А седьмой, «погибший»? — не отставал Барон.

— Истина в раскрытии клинописных сведений. Она!

— Три-четыре в твою пользу, Максим, — коротко резюмировал Барон импровизированный спор.

Но время неумолимо шло. Пикировка, столь любимая нами, закончилась. Нужно было «брать быка за рога».

— Чем обрадуешь, Николас? — кивнул я на лежащий на свободном стуле пакет.

— Хорошего мало. Реально вырисовываются границы «психологической войны», острие и все битвы которой сформулированы еще в римском сенате времен Юлия Цезаря: «Карфаген должен быть разрушен!»

— То есть? — сделал я паузу, осененный тревожной догадкой. — Соцлагерь?

— Хуже, Максим, Советский Союз! — жестко и печально ответил Барон. — И тогда ничто не будет противостоять американцам в их худшем отношении к другому, кроме американского, миру.