Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Была весна шестьдесят второго года. Наш кабинет насквозь просвечивался ярким солнцем. Мы уже открывали окно, затянутое сеткой — это простейшее средство предохраняло наши документы, которые потоком сквозняка могли быть выброшены на площадь. Было такое чувство, что меня ожидало что-то новое, любопытное с профессиональной точки зрения. Предчувствие не обмануло меня.

Где-то ближе к десяти часам утра раздался телефонный звонок. В ответ на мое «Бодров слушает» в трубке прозвучал голос мало знакомого мне сотрудника, который работал под прикрытием Минвнешторга:

— Максим Алексеевич, мне нужно переговорить с вами в отношении одного человека, который мне встретился совсем недавно. Ну, там, за рубежом…

Коллега только что вернулся из Рио-де-Жанейро, где проходила промышленная выставка с участием Советского Союза. Справка о работе со связями у меня лежала в сейфе, но в архиве я еще не поработал.

— Владимир Иванович, завтра к вечеру жду вас для беседы. Вас это время устроит?

Получив согласие опытного чекиста на встречу со мной, я ринулся в архив, предварительно написав заявку на одного из заслуживающих внимания иностранцев из справки Владимира Ивановича. В заявке указывалась на русском и латинскими буквами фамилия, имя и отчество иностранца, которого про себя я уже назвал «Эмигрант». Назвать его так мне давало право его прошлое, которое было связано с Советским Союзом.

И вот я снова в архиве. Я погрузился в дело из тридцатых годов, когда начались преследования людей из Коминтерна. Сотни их были выдворены за пределы СССР, где они нашли свою вторую родину. Многие оказались в концлагерях ГУЛАГа. По линии отца Эмигрант был латышом. В одну ненастную ночь его с женой и дочерью отвезли к финской границе и выставили за рубеж. Обвинение было стандартным: связь коммуниста-латыша с «врагами народа». Шел трагический тридцать седьмой год, когда судебные процессы сменяли один другой.

Из справки о нем, подготовленной моим коллегой из Минвнешторга, я знал, что Эмигрант сам нашел разведчика и предложил регулярно передавать ноу-хау на процессы нефтепереработки.

На другой день мы — Владимир Иванович и я, обсуждали возможности работы с Эмигрантом. Заручившись моим согласием называть меня просто Максим, коллега поведал мне следующее.

— Понимаешь, Максим, — говорил он, — я ему поверил сразу. Ты бы посмотрел в его глаза… Они светились неподдельной радостью от встречи с советским человеком.

— А безопасность? — по-книжному бросил я. — Может быть, он в обиде на советскую власть за обращение с ним в тридцатых годах?

— Конечно, он этот период вспомнил, но и говорил другое: если бы не отъезд из Союза, его могли бы просто отправить за колючую проволоку. В Бразилии он стал бизнесменом, развернул свое дело и весьма доходное. Пережил войну…

— Вот это-то спокойствие и сытость настораживают! — не сдавался я. — Почему воспылал он желанием иметь с нами контакт?

Коллега спокойно парировал, чувствуя свое превосходство как человек, который лично видел, знал и изучал Эмигранта. Уверенность сквозила в каждом слове коллеги: он был оттуда, с поля боя разведки.

— Советский Союз он считает своей духовной родиной. Он уже давно вне компартии, но относит время революционных перемен в России к лучшим годам в своей жизни. Для нас — это уже немало.

Руководство отдела поддержало предложение группы «химия» о работе с Эмигрантом с позиции «точки» в Рио. Этот источник регулярно передавал нам объемистые материалы из секретных сейфов американских фирм, среди которых были две из семи сестер — транснациональных корпораций в области нефти и химии. Информация шла в фотопленках, которые я просматривал и составлял описи по каждой фирме отдельно: «Стандарт ойл» и «Шелл». Затем пленки поступали в министерство либо химии, либо нефтепереработки. Делал эту всю работу Эмигрант безвозмездно.

Из работы с этим источником информации я понял, что личное впечатление о человеке может играть решающую роль в момент принятия ответственного решения о начале работы с ним.

Рядом с «атомными» разведчиками

История «атомного шпионажа» волновала меня. Я ходил рядом с людьми, которые своими руками совершили подвиг — добыли секреты по «манхэттенскому проекту» американцев. Один из моих коллег по НТР говорил о том, чтó он вычитал из публикаций на Западе, а я пытался понять, почему его возмущает стыдливое отрицание советской стороной участия нашей разведки в похищении секретов создания американской атомной бомбы.

— Максим, в Америке в судебном порядке уже доказано такое участие, и «воробьи всего мира уже чирикают» о роли разведки Страны Советов в создании отечественной атомной бомбы…

Действительно, к этому времени мы уже имели и атомную и водородную бомбы. Причем и та и другая собственной оригинальной конструкции. Постепенно я узнавал от моих коллег о роли нашей разведки в этом деле и участии в нем, в этой беспрецедентной акции, нашего начальника Леонида Романовича, его помощника Владимира Борисовича и затем пришедшего в отдел Анатолия Антоновича (это они стали в далеком будущем Героями России).