Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

В течение нескольких последующих дней был разработан план конкретных действий с определенной степенью свободы принятия решений в деталях на месте, то есть в момент общения с объектом нашего интереса. Предполагалось, что в поле нашего зрения на конгрессе появится некий великовозрастный студент Лондонского университета, специалист в области использования новейших методов исследования нефтепродуктов. Мы понимали, что благодаря этому направлению работы он был вхож в любые группы специалистов от нефтепереработки до химии, причем это делалось в интересах английских контрразведчиков, одной из задач которых была попытка вербовки в среде ученых невозвращенцев на родину.

Нужно было сделать так, чтобы он потерял доверие своих хозяев из МИ-5 и его вынуждены были убрать от работы с советскими людьми. В общих чертах я должен был осуществить следующие действия: заинтересовать агента собой, получить от него сведения о возможной работе на какой-либо частной фирме и предать гласности такое предложение со стороны агента, который в угоду контрразведке должен был превысить свои полномочия.

С деталями плана предлагалось сориентироваться на месте.

Сергей показал мне фото, на котором среди троих наших ученых был и «мой подопечный».

— Его звать Дворянов Глеб Петрович. Обычно англичане его зовут Габриель. Его родные — выходцы из России: они потеряли аристократические привилегии во время революции. Глеб ненавидит все советское из-за пропавших дворянских благ. Он наш идейный противник, коварный и жестокий, но в жизни — веселый, гибкий, острый на язык. Прекрасно говорит по-русски, знает нашу историю и литературу. Его конек — мало известный у нас Булгаков…

Дня за три до отъезда план работы с «Дряновым», как он теперь назывался в оперативной переписке, был утвержден у контрразведчиков и моего руководства. Естественно, все должно было проходить в строгой секретности, даже внутри нашей службы для связи мне давали условия в лондонской «точке». Частично для выполнения задания я мог открыться перед Виктором Сергеевичем — главой нашей группы на конгрессе.

Последнее напутствие со стороны Сергея выглядело несколько неожиданным.

— Ну, Максим-Бутаков, — назвал меня Сергей по школьному псевдониму и на «ты», — хочу обратить твое внимание на два важных момента. Первое: я убежден сам и убедил мое начальство доверить тебе это дело — ты разведчик с контрразведывательным опытом. Второе: не проколись, а действуй без кавалерийского наскока, как это бывало в разведшколе в силу твоей запальчивости… Нужно быть уверенным в себе, но без самомнения в свою непогрешимость. А запальчивость может быть только внешней, но контролируемой внутренним холодным огнем рассудка.

И тут Сергей сделал совсем невозможное для его внешне холодной натуры — он привлек меня к себе и на ухо прошептал: «Удачи тебе, моряк…»

Я был растроган и твердо решил «разбиться в лепешку», но не подвести никого: ни Власа, ни контрразведку, ни Сергея, ни самого себя.

* * *

В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот именно эти дни пришлись на мое пребывание в этом историческом городе с мирового значения цивилизацией. Меня покорило все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по городу, посещал музеи и картинные галереи — Национальную, в Тауэре и Британский музей. Моей мечтой было увидеть картины мариниста Тернера, и я увидел их в Тейт-геллари.

Мне нравились пабы и таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность — да. Достоинство — да. Немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы — да. Юмор — да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в этой стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковые и пятидесятые годы наша столица еще не стала одним «большим вокзалом» для приезжих.

В эти дни в вестибюле посольства меня встретил мой коллега по разведке, который работал под прикрытием именно по химической тематике.

— Максим, едем в таверну. Есть повод отметить кое-что… И немедленно.

Коллега выглядел типичным англичанином. За внешнее сходство с герцогом Эдинбургским, супругом королевы Елизаветы Второй, коллегу в совколонии звали «Дьюк». Когда он ехал в Лондон, то сменил фамилию: она была на английском языке слишком неблагозвучная, более того, звучала как площадное ругательство. Поэтому в фамилии заменили начальную букву с «Ф» на «Б».

— Давай выпьем пока хотя бы пива за мое новое офицерское звание «капитан», — начал коллега.

Мы чокнулись кружками. У него был светлый «лагер» — «дабл дайоманд», а у меня — густой и темный «тобби».

— Слушай, Дима, но ведь и у меня также есть повод угостить тебя. Этим же приказом, видимо, и мне присвоено очередное звание «капитан-лейтенант».

И мы снова подняли кружки за успех в делах разведки и личной военной карьере.