Тайная жизнь влюбленных

Я вижу, как они приникают друг к другу, хоть и потеряли друг друга навсегда. Вижу его лицо, когда еврейский доктор извлекает пули. Представляю навалившуюся пустоту после ее отъезда. Чувствую его воспоминания о моей матери, о падающей фигурке, о запахе влажных волос, о кровавых следах, тянущихся через гетто, о том, как падает снег.

Пастух на скале

Меня всегда привлекала концепция рая. Именно поэтому Международный аэропорт имени Джона Кеннеди показался мне идеальным местом, где можно прожить остаток лет.

Постоянно путешествующих людей легко отличить от домоседов: у них есть удобный карман или специальный бумажник для паспорта. Те, кто отправляется в путь редко, долго копаются в поисках документов, а затем тащат свой багаж в круговорот бесконечных очередей.

Я представляю, что передо мной умершие, которые готовятся войти в Царство Небесное. Правда, я больше не верю в Бога, однако идея рая и ада, на мой взгляд, весьма удобный способ вознаградить добродетель и наказать порок еще при жизни.

Я бездомный, потому что страдаю от душевной болезни, в которой мне стыдно признаться. Временами меня отпускает, и тогда я день и ночь пропадаю в аэропорту. Могу несколько часов просидеть в пластмассовом кресле, а то кручусь поближе к еде. Потом снова приходят отвратительные ощущения, что тянутся от основания позвоночника через все тело, словно призраки, и тогда я покидаю аэропорт и нахожу приют в грузовом терминале, где прожекторы не дают закончиться дню.

Когда на меня накатывает безумие, я забираюсь в уютное местечко под гигантским ржавым контейнером, завернувшись в одеяло, и там чувствую себя в безопасности. Ржавчина распространяется по металлу, словно медленное дыхание осени.

Приступы начинаются с амнезии. Я забываю самые простые вещи: что ел на завтрак и ел ли вообще, когда в последний раз курил. Потом начинают дрожать руки и ноги и стучат зубы. Знаете, как тарелки в кухонном шкафчике перед началом землетрясения. Дикая тряска может длиться несколько часов, но это не самое страшное, потому что призраки, проникшие в мое нутро, находят крошечную дверь, ведущую в воспоминания, и мне приходится двое суток вновь переживать случайные сцены из жизни. Только представьте, каково это — копаться в самом себе.

Утром первого дня безумия я плаваю с отцом в холодном пруду, а мать смотрит на нас, затаив дыхание, и ее фартук трепещет на ветру, как белое крыло. После обеда я уже в семинарии в Дублине. Кардинал вручает мне диплом и с чувством трясет мою руку.

Я прячусь, чтобы не причинить никому вреда. Когда безумие проходит, словно дурной сон, я просыпаюсь едва живой, мучимый жаждой, в перепачканной собственными испражнениями одежде. К счастью, в двух часах ходьбы от грузового терминала есть ночлежка, где можно постирать одежду и принять горячий душ. Молодая пуэрториканка, что там работает, всегда кормит меня и дает немного денег. Порой она садится со мной и говорит:

— Если захочешь изменить свою жизнь, Пэдди, только скажи нам.

Она называет меня Пэдди, потому что я ирландец, а мое настоящее имя ей неизвестно. Эта девушка часто рассказывает мне о себе, не спрашивая ничего обо мне. И хорошо — не хочется рассказывать ей, что я был священником, ведь она носит золотой крестик. Вера — состояние шаткое.

Если Бог действительно существует — я не отрицаю его существование, а просто не верю в него, как мать, смирившаяся с непослушанием сына, — то надеюсь, он поможет ей найти хорошего человека, потому что она достойная девушка и заслуживает большего, чем серия мимолетных бойфрендов. Я видел в аэропорту несколько подходящих молодых людей, но кто знает, вернутся ли они. Так или иначе, я молюсь за нее, возвращаясь в аэропорт чистым и свежим, без отвратительного запаха. Хотя от приступа до приступа проходят недели две, я все равно живу в постоянном ожидании.

Идею стать священником подала мне мать, а моя любовь к людям убедила меня в ее правоте. Мы с товарищами по семинарии не заседали по вечерам в пабах и не любезничали с девушками на скамейках у реки, как другие дублинские студенты. Мы слушали радио и пили чай с тостами, а в дождливые или метельные вечера беседовали о любви к Богу и о его неисповедимых путях.

Я был страстным книгочеем и обожал музыку. Помню, как восхищался Вольтером. «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать», — сказал он, и я с ним полностью согласен. Вскоре после того, как я ушел с церковной службы, я кормил голубей в парке и встретил женщину, которая стала моей женой.

Это было давно. Теперь я живу в аэропорту. Я знаю здесь все входы и выходы и так изучил расписание рейсов, что могу без запинки сказать, когда отправляется ближайший самолет в любую точку планеты.

Наблюдая за пассажирами, ожидающими посадки, я иногда встречаюсь взглядом с детьми, а после молюсь, чтобы заглушить их страхи. Я вспоминаю чистые детские глаза и бросаю в них свои молитвы, словно монетки в фонтан.

Полагаете, что молиться бесполезно, если я больше не верю в Бога? Я верю, что с помощью молитвы можно выразить любовь ко всем людям, даже незнакомым.