Тайное горе

Кнутъ Гамсунъ Тайное горе

I

Итакъ, я въ четвертый разъ встртился съ однимъ и тмъ же человкомъ. Онъ повсюду преслдуетъ меня, и я нигд не чувствую себя въ безопасности отъ него, потому что онъ, того и гляди, вдругъ откуда-нибудь да вынырнетъ и повстрчается со мной въ самомъ неподходящемъ мст.

Разъ я даже засталъ его въ моей собственной комнат — въ Христіаніи…

Но я лучше разскажу все съ самаго начала.

Первый разъ я его встртилъ въ Копенгаген, на Рождеств, въ 1879 году; я тогда жилъ гд-то въ Клярсбоден.

Однажды сидлъ я въ своей комнат. Да, я прекрасно помню, что я сидлъ и переписывалъ ноты. И я страшно ломалъ себ голову надъ этимъ, такъ какъ совсмъ не умю читать нотъ. Вдругъ въ мою дверь постучали тихо, глухо, точно женской рукой. Я крикнулъ: «войдите!», и онъ вошелъ.

Это былъ человкъ лтъ тридцати, блдный, съ мрачнымъ взглядомъ, узкими плечами, да, съ необыкновенно узкими плечами, и на одной рук у него была надта перчатка. Въ дверяхъ онъ снялъ шляпу; подходя ко мн, онъ не спускалъ съ меня своихъ черныхъ глазъ. Я продолжалъ сидть и писать. Онъ, прежде всего, извинился, что такъ непрошенно ворвался ко мн. Онъ видлъ не разъ, какъ я входилъ и выходилъ изъ пансіона, и ему показалось, что мы старые знакомые. Не помню ли я его? Это было еще въ Гельзингёр, когда онъ служилъ тамъ въ полиціи.

Но я никогда не былъ въ Гельзингёр… Это какое-то недоразумніе.

Впрочемъ, можетъ быть, это было въ Мальмё. — Я никогда не былъ въ Мальмё. — Онъ назвалъ еще нсколько городовъ, и каждый разъ, когда я отвчалъ отрицательно, онъ говорилъ:

— Нтъ, подождите-ка, я вдь вполн увренъ, что мы съ вами уже встрчались, я только не могу припомнить, гд именно. — Въ конц концовъ, онъ назвалъ Христіанію, и я наполовину согласился, что мы, можетъ быть, дйствительно тамъ встрчались. Онъ какъ-то сразу лишилъ меня самообладанія, и я не могъ бы поручиться, что не встрчалъ его дйствительно въ Христіаніи.

— Впрочемъ, — замтилъ онъ, — я не имю сообщить вамъ ничего особеннаго. Мн просто захотлось повидаться съ вами, какъ съ землякомъ и старымъ знакомымъ.

Мы поговорили еще съ минуту о самыхъ безразличныхъ предметахъ, которые теперь совсмъ испарились изъ моей памяти. Я только припоминаю, что все, что онъ ни говорилъ, было въ такомъ род, что слова его можно было истолковывать какъ угодно. Какой-то особенный смыслъ скрывался подъ ними, да и вообще этотъ человкъ произвелъ на меня какое-то таинственное впечатлніе.

Поднимаясь съ мста, чтобы уйти, онъ еще разъ извинился, что пришелъ, и, между прочимъ, сказалъ слдующее:

— Я страшно скучаю, у меня нтъ положительно никакого дла или какого бы то ни было опредленнаго занятія. И вотъ, ради времяпрепровожденія, у меня явилась даже мысль дурачить полицію, но это до того легко и требуетъ такъ мало труда, что почти уже не занимаетъ меня.

Онъ говорилъ совершенно серьезно, но я принялъ это просто за шутку. Дойдя до двери, онъ еще разъ обернулся, точно ему внезапно пришла въ голову какая-то мысль, и пригласилъ меня вечеромъ того же дня пойти съ нимъ погулять, чтобы хорошенько возобновить старое знакомство. Я сначала было отказался, самъ не знаю, почему, но затмъ все же ршилъ отправиться. Послднее, что онъ мн сказалъ, было предостереженіе не брать съ собой денегъ. — Никогда нельзя быть достаточно осторожнымъ съ деньгами, — говорилъ онъ, — а поэтому лучше всего, если я оставлю свои деньги у хозяина. Я, по правд сказать, хорошенько не понялъ его, но на все отвчалъ «да» и общалъ въ пять часовъ быть у «Коня» [1]. Посл его ухода я принялся раздумывать объ этомъ человк и о томъ, что онъ говорилъ. Я находилъ весьма страннымъ его приходъ ко мн. И зачмъ это онъ упомянулъ о деньгахъ? Сначала я нсколько удивился всему этому, но затмъ это выскочило у меня изъ головы; вдь путешествуя, люди такъ легко сходятся: совсмъ чужой человкъ превращается по прошествіи какого-нибудь часа въ товарища, чуть ли не въ друга.

Въ условленный часъ я былъ у «Коня».

Погода была мягкая, а дорога до того намокла отъ дождя, что намъ пришлось взять экипажъ; мы велли закрыть ландо и поднять окна. Мы хали на западъ, мимо Лядегарда, вдоль аллеи Радисвейга и мимо водокачки. Во время пути мы почти ничего не сказали другъ другу, да и экипажъ страшно громыхалъ и мшалъ говорить. Когда мы прохали Грендальскій мостъ и стали приближаться къ Утерелефскому полю, мой спутникъ вытащилъ изъ кармана кусокъ бечевки и сталъ его вертть въ рукахъ, при чемъ пристально смотрлъ на меня. Въ экипаж было порядкомъ-таки темно, но все же я могъ различить его и отлично видлъ, что онъ длалъ. Мы сидли рядомъ на задней скамейк и наблюдали другъ за другомъ. Вдругъ онъ спросилъ меня:

— Надюсь, вы не трусите?

И при этомъ поднесъ бечевку къ самому моему лицу. Я разсмялся и сказалъ дрожащимъ голосомъ:

— Нтъ, да и чего мн трусить?

Но я въ сущности дрожалъ отъ страха и уже подумывалъ о томъ, какъ бы дернуть за звонокъ, проведенный къ кучеру. Да, наконецъ, меня злило и то, что онъ продолжалъ играть передь моимъ носомъ этимъ кускомъ бечевки, и поэтому я приподнялся и переслъ на переднее сиднье.