- Жорж, - представился рыжий, показывая в улыбке золотые коронки передних зубов. - Соседи с вами!
- Валентина, - назвалась она, тоже улыбаясь и пряча улыбку, словно ее невыгодно отличало от него отсутствие золотых коронок.
Доехали, выгрузили зеркало из кузова, подняли на этаж, и рыжий занес его в квартиру.
- Ну, Валечка, рад был знакомству...
Она протянула ему деньги, и он властно отвел ее руку. Этот жест покорил Вальку, недаром она слыхала, что рыжие умеют ухаживать и не жмутся на рубли.
Они стали встречаться вечерами под мигающим уличным фонарем, бывать на последних сеансах в кино. Закутавшись в тулуп, она однажды полдня просидела на ящике, пока он выуживал из-подо льда окуней, пила с ним на морозе водку, хохотала, целовалась, а через неделю он пригласил ее на чью-то квартиру. «Явочную», - пошутил он. Валька в ответ высунула и прикусила язык, состроила ему по привычке рожу, передернула плечами и согласилась: «Ага!»
Со слезной мольбой, скулежом, запальчивыми угрозами и скандалом (это она умела) вытребовала на работе день за свой счет. Утром накрасилась, напудрилась и целый час просидела как неживая, как ватная кукла: чуть толкни - и повалится.
В двенадцать Жорка позвонил и для верности постучал в дверь. Она со страхом открыла. Он с порога воскликнул, что такси у подъезда, осклабился и гаерским жестом кренделем выставил локоть: «Мадам…» Спустились этакой парочкой. Жорка открыл нараспашку обе дверцы, сам сел спереди, рядом с шофером, а ее посадил сзади.
Глядя ему в затылок, Валька поймала себя на странном, отпугивающем чувстве чужого человека, которое особенно неприятно смутило ее сейчас, когда этот человек должен был казаться самым близким и родным, ведь она же его любила... Да, когда смотрела ему в лицо, похоже любила, но вот затылок, затылок ничего не оставлял от этого чувства, и оно скрадывалось, как робкая тень от лучика света. Вернее, как лучик света от надвинувшейся тени.
А впрочем, не разберешь, где свет и где тень, так все перемешалось, переплелось, замутилось в душе, и свет был тягостнее самых кромешных потемок.
Она объясняла это тем, что у Жорки новое, ядовито-зеленое, в полоску, кашне и горе-парикмахер его слишком обкорнал... Кроме того, она давно не была у отца Александра, - вот и мечется теперь, как незрячая, со своими слепыми чувствами!
Такси резко остановилось, они поднялись по лестнице, вошли в квартиру, и Валька наконец-то снова посмотрела ему в лицо. «Нет, нет», - хотела она сказать, чтобы разубедить себя в том, о чем так упрямо думалось, но Жорка спутал все ее мысли тем, что обнял и поцеловал, обдав запахом одеколона и уколов щетинкой рыжих усов.
- Дурочка, не бойся...
Она попятилась, задевая расставленные в беспорядке стулья и наступая на собственный шарф, волочившийся по полу.
- Зачем вы? - прошептала Валька, шатнувшись и снова почувствовала себя ватной дурой. - Ведь вы же женаты...
Надо же было такую глупость сморозить! Она сама обомлела от своих слов и зыркнула на него с надеждой, что он их не расслышал.
Но он расслышал, хотя и не совсем то, чего она так страшилась.
- «Вы, вы...» Что я тебе не свой, что ли?
Она зажмурилась и сказала:
- Свой...
… Потом Валька молча лежала, и ей были видны решетка балкона, снег на бельевой веревочке, в нескольких местах осыпанный воробьями, макушки деревьев и дома, дома до самого горизонта. Щеку покалывало перо от подушки, но Валька не шевелилась, а просто смотрела и смотрела. Обеспокоенный ее затянувшимся молчанием, он закурил и тихонько тронул ее за плечо. Валька вздрогнула, через силу улыбнулась и сказала:
- Ну вот, Жорик...
Он выдохнул и отогнал от нее дым.
- У следствия к тебе вопрос: ты с отцом Александром знакома? Из Новой Деревни?
- У какого следствия? - Она посмотрела на него с неприятным подозрением, что после того, как он неудачно подстригся, он еще более неудачно сострил.
- Шутка.
- Знакома. Он меня крестил.
- Сведи меня с ним. Душа Бога просит.
- Правда, что ли? - Валька даже приподнялась на локте, чтобы не пропустить выражения лица, подтверждающего, что он врет.
- Правда. Изнылась вся. Вопиет, грешная: «Дай мне Бога! Дай мне Бога!» А где ж я его возьму! Попы все какие-то мордатые, толстопузые, глазки-щелочки, и поучают, поучают. А вот отец Александр, говорят, другой. - Он скользнул по ней испытующим взглядом.
- Другой. Точно, другой! - решительно подтвердила Валька, словно ей только сейчас открылось это отличие. - Никого не поучает, со всеми добр и всех любит. Больных, всеми забытых старух выхаживает, нянчит, утешает. Для каждого свое слово найдет. Может, он нас и повенчает?
- Чего-чего?
- Шутка, - сказала она со вздохом, оправдывая себя тем, что не она первая сегодня неудачно сострила.
Глава восьмая
ЦЕЛЕБНЫЙ CMbICЛ