ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Софья Герардовна была подвижницей и энтузиасткой нашего общества, умиленной свидетельницей (так она сама себя называла) всего, что там происходило.  Ради нашего общества она некогда покинула теософский кружок, хотя сохранила самые добрые отношения с его основательницей мадам Блаватской. Та в знак истинной дружбы подарила ей свой старинный велосипед, на котором из-за одышки сама уже не могла ездить, и собственноручно вышитый мешочек для письменных принадлежностей, затягивающийся на витой шелковый шнурок, продетый сквозь петельки.

 Конечно, мадам нелегко было ее отпустить, нелегко смириться с этой потерей, но что поделаешь, увы… удержать Софью Герардовну было еще труднее. Ее неудержимо влекло к нам, и, вторя моему отцу, которого она высоко чтила, Софья Герардовна честно признавалась, что метеорологию ставит гораздо выше теософии.

Наши собрания привлекали ее не просто возможностью скоротать время, выпить чаю с печеньем цвета какао, маленькими пирожными – чаще всего это были облитые шоколадной лавой эклеры - и воздушными марципанами, отдохнуть в мягких и удобных креслах (некоторые дамы даже брали с собой вязание). Но она, что называется, горела идеей, за что получила прозвище Пламенеющая Готика. Эту идею долго вынашивал мой отец, посвятивший ей последние, самые плодотворные годы жизни, выразил же ее, насколько возможно облек в словесную форму при учреждении общества наш Председатель.

Но, поскольку идея-то по сути невозможная,небывалая ,неслыханная,непостижимая для человеческого ума, для многих она так и осталась неясной, зыбкой и туманной. Некоторые даже откровенно (милая, подкупающая откровенность!) не понимали, как можно восхищаться дождями, ненастьем, распутицей – словом, плохой погодой, отдавая ей предпочтение перед хорошей, и какой в этом смысл.

Поэтому и Председатель, не то чтобы разочарованный, а скорее снисходительный к нашим слабостям, все реже и реже упоминал о самой идее, довольствуясь, так сказать, ее практическим аспектом. Он с подчеркнутым вниманием заботился о периодичности наших собраний, кворуме и прочих организационных нюансах, процедурных тонкостях всякого рода. Председатель и с вязанием даже смирился бы, если б не Софья Герардовна. Она ни в какую не позволяла. И была настолько решительной и неумолимой, что склонным к этому занятию приходилось тайком доставать мотки шерсти, спицы и крючки. Доставать и незаметно, держа их на коленях, под столом, с нарочито безучастным и невинным лицом манипулировать ими, лишь бы не навлечь на себя ее негодование, не вызвать грозный осуждающий взгляд, а то и гневный окрик: «Не сметь!»

Уж она-то прекрасно осознавала, какие глубины смысла таит в себе идея плохой погоды, какие за ней разверзаются кромешные бездны.   Последнее выражение ей и принадлежит, и, хотя оно многих отпугивало, Софья Герардовна не стеснялась его употреблять, особенно напирая на бездны, словно они могли разверзнуться прямо у нас под ногами. «Запомните, что, по Библии, в веянии тихого ветра являет себя сам Господь, - говорила она, сидя с прямой спиной и сжимая подлокотники кресла так, что на руках выступали голубые прожилки, - а тихий ветер бывает только при моросящем дожде и низком пасмурном небе. Это мое личное, субъективное наблюдение, но оно в высшей мере объективно».

Последнее слово в ее произнесении приобретало такую внятность и выпуклость, сопровождаемое пристальным, цепко примеривающимся к каждому взглядом, что казалось, будто она готова навести на всех беспощадный, фиолетово светящийся объектив фотографического аппарата.

Слепая преданность идее не лишала Софью Герардовну способности к ее творческому развитию. Ею был выдвинут тезис о том, что меньше всех понимают в погоде именно синоптики, пытающиеся ее  изучать и предсказывать, облекая свои домыслы в форму научных (якобы!) прогнозов. Не понимают потому, что не улавливают ее таинственной сущности, мерцающего смысла. Иными словами, не слышат веяния тихого ветра.

В этом духе Софья Герардовна рассуждала на собраниях под молчаливое одобрение нашего Председателя, тех же, кто оспаривал ее тезис, робко защищая синоптиков, срезала убийственной фразой: «Да что могут понимать ваши синоптики, если они не постигли   даже суть трех синоптических евангелий! Иное дело – метеорологи. Вот они настоящие мудрецы и подвижники»

Несмотря на свой возраст, Софья Герардовна учительствовала в гимназии. Она укладывала пепельные волосы в высокие прически, закалывала белоснежные блузки старинной брошью, носила короткие шелковые галстуки и вытирала о надушенные батистовые платки испачканные мелом пальцы. С учениками Софья Герардовна была строга, язвительна и насмешлива, терпеть не могла курильщиков  - с фонарем в руке охотилась за ними по всему чердаку. Презирала нерях и напомаженных девиц, дочек здешних олигархов (читатель уже понял, что у нас, как в любом полисе – при демократической системе выборов – были и свои олигархи).