- Насколько я могу судить, ключ ему нужен для того, чтобы спрятаться в склепе. Полицеймако уверен, что это самое безопасное место во всем городе, где его никто не найдет. Николай Трофимович готов просидеть там хоть целый год, а то и больше – только бы ему приносили воды, немного черного хлеба и перезрелый желтый огурец, какие он выращивает у себя на грядках.
- Я всегда считал его человеком со странностями. У себя в подвале он специально выводит плесень и по ее цвету предсказывает погоду. Народная метеорология. Кстати, очень точно предсказывает, - произнес Цезарь Иванович, озадаченный тем, что, желая сказать об одном, невольно высказал нечто совсем иное.
- В чем же тогда странности? – Я указал Цезарю Ивановичу на явное противоречие в его словах.
Он тотчас стал оправдываться.
- Виноват, виноват. Нескладно выразился.
- Ну, а кто еще заходил за ключом? – мягко, вкрадчиво, с поощрительной улыбкой спросил я у Софьи Герардовны.
- Ваш братец Жан, как вы его называете, - ответила она так легко и непринужденно, словно не нуждалась ни в каком поощрении.
- Неужели?! – Я не скрывал того, что для меня это было полной неожиданностью. – Неужели мой братец к вам пожаловал?!
- Да, он принес билеты в цирк на свое представление. Обещал, что это будет нечто… нечто совершенно удивительное. Вообще был очень мил, оживлен и любезен. Мы с ним долго говорили о погоде, о последних грибных дождях, после которых у нас всегда наступают заморозки. Но почему-то мне показалось, что он непременно спросит про ключ. Я так ждала этого вопроса, но он не спросил. Только как-то странно посмотрел на гвоздь…
- Ну, тогда это не в счет. Еще кто?
- Наш Олеандр, а его послал Председатель.
- Какой это Олеандр еще у нас выискался?
- Ну, Оле…Оле Андерсон.
- Ах, эти ваши прозвища, ей богу! – Мы с Цезарем Ивановичем оба изобразили неодобрительное отношение к прозвищам, затуманивающим суть дела. – Значит, Председатель ему доверяет.
- Нашему Оле? Ну, конечно! Он же всеобщий любимец! Как можно ему не доверять!
- А зачем им, однако, так срочно понадобился ключ?
- Они хотят что-то спрятать в тайнике, как я поняла. – Небрежная, легкомысленная и отчасти капризная улыбка Софьи Герардовны взывала к тому, чтобы мы не особо полагались на ее понятливость.
- Что именно?
- Что?.. – спросил я после того, как этот вопрос уже задал Цезарь Иванович, и смутился, почувствовав, что мы слишком наседаем на бедную старушку.
Софья Герардовна тыльной стороной ладони коснулась лба, не скрывая того, что мы ее немного утомили.
- По словам Олеандра, зарубежную переписку нашего общества.
- Ах, переписку! Расскажите, расскажите! – Я умоляюще посмотрел на Софью Герардовну, словно у меня были причины для подобной настойчивости. – Что же в нее входит, в эту самую переписку?
- Копии писем Председателя, посланные главам правительств, президентам, финансовым магнатам, лидерам партий, деятелям церквей и различных конфессий, международным авантюристам, и полученные им ответы. Оказывается, среди всех них тоже есть тонкие ценители плохой погоды.
- Авантюристам? – Из перечисленного ряда я выделил то, что несколько настораживало и смущало.
- Да, очевидно с целью перевоспитания. Иного объяснения я, признаться, просто не нахожу. – Заговорив о воспитании, Софья Герардовна отняла ото лба ладонь, и я убедился, что на ее прояснившемся лице не осталось ни малейших следов былой усталости.
- Позвольте, позвольте, - вмешался Цезарь Иванович под влиянием возникшего недоумения, - а разве зарубежная переписка хранится не в вашем архиве?
Он медленно перевел взгляд с Софьи Герардовны на меня, словно с меня-то во многом и следовало спрашивать.
Я же был вынужден вздохнуть, развести руками и с бессильным сожалением подтвердить:
- Увы, не в моем.
На заседаниях общества, обычно под самый конец, когда обсуждалось
Не слушается, дрожит, вытанцовывает и выпадает из рук. Уф! Вот и приходится теперь зачеркивать, вымарывать и исправлять.