Любование грибным дождем с открытой веранды и было предметом обсуждения на нашем предпоследнем заседании, в повестке которого… Впрочем, я забегаю вперед, что вызвано не столько моей торопливостью (она мне не свойственна), сколько естественным желанием поскорее обратиться к выполнению привычных для меня секретарских обязанностей и наконец заняться отчетом, а не тратить время на опровержение вздорных и ложных слухов. И тем не менее я должен (о чем мне и напомнила полученная повестка) и поэтому был вынужден занять ваше внимание речью, которую, собственно, и нельзя назвать оправдательной, поскольку нам совершенно не в чем оправдываться».
За этим следовали заверения в искренней преданности и подпись.
«Итак, есть ли она у нас, Ее величество Тайна? Храним ли мы ее за семью печатями с горделивым сознанием важности своей миссии, напыщенным величием посвященных? Сопровождаем ли свои высказывания внушительными фигурами умолчания, особыми знаками, понятными лишь в нашем кругу, и, прикладывая к губам палец, произносим ли предостерегающее: «Т-ссс»? Если кому-нибудь и по душе такая картина, мы, к сожалению, не пригласим его в зрители. Увы, не пригласим, поскольку сами не годимся в натурщики. Иными словами, для сознания важности и напыщенного величия поищите другую раму. Я же, положа руку на сердце, повторяю еще и еще раз: никаких тайн у нас нет. Нет, нет и нет, и покои Ее величества пусты, как ни разочарует некоторых мое признание.
Разочарует, поскольку ведь хочется, чтобы Она с державой и жезлом, в парчовой мантии, отороченной горностаем, восседала на троне. И вот тут-то я позволю себе важное (разочарованные, навостряйте уши) добавление: тайн нет, но у нас есть секрет.
Чем же отличается секрет от тайны, - чем еще, кроме того, что он рангом пониже? Вопрос не так прост, как кажется, и дело здесь не в рангах. О рангах я упомянул лишь для красного словца, ради прихотливого художества (с меня всегда спрашивают при составлении отчетов). А суть-то в другом. Все-таки тайна - это слишком ответственно, серьезно, обязывающе. Лишь только она появляется, и люди мгновенно меняются. Смотришь на иного: был само обаяние, миляга, жуир, бонвиван, а тут черты лица вытягиваются, в них обнаруживается некая застылость, глаза стекленеют, губы сухо сжимаются.
Мумия!
Встречали вы таких мумий? Ну так знайте: у них появилась тайна и они теперь ее будут хранить, прижимая к груди, как торбу с завещанием. Да, такая вышитая бисером торба со стянутым шнурком зевом, а в ней свернутое трубочкой завещание. Чье? На какую сумму? И не спросишь. Неприлично, неудобно. Тайна!
С завещанием-то я неспроста, не ради красного словца ввернул. На какую сумму, - это уже коммерция. Поэтому, разграничивая область тайны и секрета (добавим к ним еще и недомолвки), я бы так сказал. Вот есть у нас в городке клуб банкиров, которые настолько погрязли в своих делах, биржевых играх, торгах и аукционах, что и не замечают, какая за окном погода. Где им отличить влажную истому жары, спрятавшейся за пасмурные облака, от прелести прозрачного осеннего ненастья! Где им уловить винный запах отсыревшего от дождей и слегка подгнившего пола дачной веранды, засыпанного пожелтевшими листьями! А разве поймут они, что очнувшаяся от обморока бабочка, бьющаяся между рамами окна, это их собственная душа, которая жаждет, ищет и не находит спасения!
Впрочем, о душе – это уж слишком. Не будем, не будем о душе: жанр отчета, превратившегося в речь, нам этого не простит. Вот если бы мы замахнулись на исповедь… но любителей исповедаться у нас и так хоть отбавляй. Поэтому лучше уж о дачных верандах и осеннем ненастье…
Итак, вернемся к пресловутому клубу, за закрытыми дверьми и плотно занавешенными окнами которого проводят время наши банкиры и толстосумы, - вот пусть они и слюнят свои тайны, словно ассигнации в пачках. И наши хорошопогодники, выбравшие своей эмблемой пошлый солнечный зонтик, – и они тоже пусть! Пусть изнывают от своих недомолвок, недосказанностей и изощряются в намеках. Разве мы осуждаем, разве мы против? Разве мы предъявляем какие-то счета, подкупаем желтую прессу, устраиваем травлю, раздуваем скандал? Вряд ли кто-нибудь осмелится обвинить нас в этом. Мы не вмешиваемся, за задернутые занавески не заглядываем, но при этом оговариваем за собой единственное право, - право на свой секрет.
Однако возникает резонный вопрос: а что мы понимаем под секретом, раз так отстаиваем свои права на него. Объяснюсь коротко.