Почему именно Софья Герардовна, никто сказать толком не мог, но все были убеждены, что она и никто другой. Поэтому было решено срочно отправить к ней гонца. Для этой роли выбрали меня. Выбрали единогласно, с уверенностью людей, не собирающихся отвечать за свой выбор и не озабоченных его последствиями. Моих возражений никто не слушал. Дело казалось всем предельно простым и ясным: послать гонца и ответ будет найден. Единственная сложность заключалась в том, чтобы устроить мне побег. Мы собрали все деньги, которые были у нас в карманах, и когда в камеру заглянул охранник, молча протянули их ему. Охранник пересчитал деньги и попросил заменить купюру с загнутым уголком.
- Это все, чем мы располагаем. С собой у нас больше нет, - ответил на это капитан Вандич, не придавая голосу особой убедительности, излишней для того, кто и так слишком хотел получить деньги.
- Маловато…
- Мы добавим, добавим. Удвоим эту сумму. Дадим в три раза больше. В четверо.
- Вы же сказали, что у вас нет.
- Это с собой. А так мы располагаем такими средствами, что вам и не снилось.
- Ой ли?
- Да говорят же вам!
- Что я должен сделать?
- Вывести из камеры одного заключенного. Только на ночь. Под честное слово. Мы ручаемся, что рано утром он вернется.
- Рискованно, однако…
- Никакого риска. Бегство выгодно тому, кто в чем-либо виноват. Мы же ни в чем не виноваты.
- Все так говорят…
- А мы не все. Мы даже не некоторые. Мы – единственные… Впрочем, как хотите.
- Кого именно надо вывести?
- Меня, - сказал я, стараясь своим видом не преувеличивать и не преуменьшать ответственности, которую брал на себя тот, кто отпускал меня из тюрьмы.
- Хорошо, - вздохнул охранник, считая нужным не показывать радости того, кто мог благополучно спрятать полученные деньги в карман. – В двенадцать часов я постучу. Будьте наготове.
Охранник не обманул и в полночь, опасливо озираясь, вывел меня из тюрьмы. Прижимаясь к заборам, стараясь не попадать в круги света, падавшие от уличных фонарей, я стал пробираться к дому Софьи Герардовны. Еще издали я заметил, что окно ее светилось: не спала! Я бросил в окно камушек, звякнувший о стекло и скатившийся вниз по карнизу. Занавески раздвинулись: Софья Герардовна пристально, приставив козырьком ко лбу руку, всматривалась в темноту. Увидев меня, она радостно всплеснула руками и показала мне знаками, что идет открывать.
- Вы уже знаете о нашем аресте? Вам рассказали?
- Да, мне рассказала мадам Заречная.
- И что вы об этом думаете?
- Я думаю, что свершилось то, чего мы ждали. Суда нам не миновать.
- А о том, что Вацлав Вацлович?..
- Да, знаю и об этом. Он накануне у меня был. Мы немного поговорили.
- Меня специально к вам послали, чтобы вы что-нибудь объяснили. Мы в полном недоумении. Чего только не идет на ум!
И я поведал ей обо всех наших догадках и предположениях. Софья Герардовна пригласила меня в комнату, суживающуюся к окну, почти без мебели, с низкими потолками. Перед нами юркнула в щель белая мышь.
- Значит, капитан считает, что недостает одного звена, и он абсолютно прав, - сказала она, предлагая мне как гостю единственный стул и водружая руки на его спинку так, словно за этим должно было последовать высказывание того, в чем она окончательно и бесповоротно убеждена. - Это звено – церковь.
После этих слов Софья Герардовна опустила руки и склонила голову, как бы отдавая себя во власть тех, кто может с ней не соглашаться, но перед кем она будет непреклонно стоять на своем.
- Церковь? Но разве?.. - Я повернулся к ней с растерянностью и надеждой, что она ответит на мой вопрос, прежде чем я его задам. – Я, собственно, против церкви никогда…
- Да, именно церковь. Вернее, те, кто выступают от ее лица, считают себя исполнителями ее воли. Как хорошие кукловоды они скрывается в тени, но все нити у них в руках, и куклы двигаются по их воле.
- Вы полагаете, что в этой истории?..
- Я уверена, что и травля, и этот арест… городские власти были лишь исполнителями. Подумайте сами, хорошопогодников церковь давно приручила, они для нее – послушные куклы. Их устав прекрасно согласуется со всеми церковными установками, недаром принято считать, что на Пасху всегда бывает хорошая погода. И вообще, сияющее на небе солнце, кучерявые облака, птицы, чирикающие на ветках, всегда принимались за символ божьего устройства мира, его благообразия, царящей в нем гармонии – словом, всего того, что по церковному зовется лепотой. Завыванье же ветра, пасмурная мгла, проливные дожди, метель, снежная поземка – все от дьявола, от беса, от лукавого. А тут еще курфюст Пфальцкий и тайна двух младенцев – что это как не ересь! Вот и получается, что для церковных властей мы не Общество любителей плохой погоды, а секта еретиков, а их надо выжигать каленым железом. Еще скажите спасибо, что с вами так мягко обошлись: могли бы сразу и на костер. Представьте: вы привязаны канатами к столбу, вот уже занялись дрова под вашими ногами, от огня все жарче, жарче, удушливый дым не дает дышать, пламя, разгораясь, охватывает вас, опаляет вам грудь, лицо, и вы чувствуете нестерпимую муку…