Тайное содружество

– Я читал «Вечного обманщика», – сказал Малкольм. – Книга имела поразительный успех. Вы ожидали такой реакции?

– О, нет, что вы! Ни в малейшей степени. Просто мой роман оказался созвучен времени, поэтому и вызвал некий резонанс… Особенно среди молодой публики.

– Ваше изложение теории универсального скептицизма оказалось необычайно сильным. Как думаете, не в этом ли причина успеха?

– О, мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос.

– Видите ли, я заинтригован. Вы поддерживаете подобный взгляд на мир – и вместе с тем восхваляете человека за его простоту и доброту?

– Но патриарх действительно очень добр. Вы должны встретиться с ним, чтобы понять это.

– Разве для этого не требуется, скажем так, caveat[12]?

Официант принес напитки. Талбот удобно откинулся на спинку стула и дымил сигарой.

– Caveat? – небрежно переспросил он.

– Ну, вы могли бы, например, сказать, что он добрый человек, хотя доброта как таковая – идея довольно спорная.

Раздался хрип репродуктора – на трех языках прозвучало объявление о том, что парижский поезд отправляется через пятнадцать минут. Некоторые посетители поспешно допивали свои напитки и натягивали пальто, озираясь в поисках багажа. Талбот неторопливо потягивал кирш и одобрительно смотрел на Малкольма, словно тот был многообещающим студентом.

– Полагаю, мои читатели в состоянии распознать иронию, – сказал он. – К тому же статья, которую я в ближайшее время напишу для «Журнала моральной философии», будет составлена в несколько более тонких выражениях, чем если бы я писал в «Балтимор обсервер».

Огонек в его глазах, которым сопровождалась эта якобы невероятно тонкая шутка, к сожалению, превратил ее в обычную вульгарность. Малкольм с интересом отметил про себя, что Талбот этого даже не понял.

– А как вы оцениваете качество дебатов на конгрессе? – поинтересовался он.

– Все было вполне предсказуемо. Большинство делегатов были из духовенства, и, естественно, их интересы находятся в церковной сфере: церковное право, литургические вопросы и тому подобное. Однако должен признать, что некоторые ораторы поразили меня широтой кругозора. Например, доктор Альберто Тирамани – кажется, он возглавляет одну из представленных на конгрессе организаций. Необыкновенно острый ум! Но – и я уверен, что тут вы со мной согласитесь, – далеко не всегда сочетается с безупречной ясностью изложения.

Несколько секунд Малкольм очень сосредоточенно писал.

– Недавно мне попалась статья, – сказал он, закончив, – автор которой провел интереснейшее сравнение между правдивостью и независимой природой языка, с одной стороны, и применением судебной клятвы «говорить только правду» – с другой.

– Неужели? Как захватывающе, – отозвался Талбот с иронией, которую распознал бы даже самый недалекий собеседник. – И кто же написал эту статью?

– Джордж Пастон.

– Не думаю, что когда-нибудь слышал это имя, – покачал головой Талбот.

Малкольм пристально за ним наблюдал. Самообладание профессора было поистине удивительным. Талбот сидел в удобной позе, выглядел спокойным, слегка удивленным, и наслаждался сигарой. Зато попугаиха переступила на его плече с ноги на ногу, быстро посмотрела на Малкольма и тут же отвела взгляд.

Дотошный интервьюер снова что-то записал в блокнот.

– Как вы думаете, возможно ли вообще говорить правду?

Талбот оживился.

– Что ж… С чего мне начать? Существует так много…

– Прошу, представьте, что вы обращаетесь к читателям «Балтимор обсервер». Это очень прямые люди, и ответ хотят получить прямой.

– В самом деле? Боже, как это угнетает. Задайте вопрос еще раз.

– Возможно ли вообще говорить правду?

– Нет, – обезоруживающе улыбнулся Талбот. – Лучше объясните им парадокс, скрытый в самом вопросе. Уверен, вашим читателям понравится, если вы сумеете изложить его простыми словами.

– Но разве, находясь в суде, вы не связаны клятвой говорить только правду и ничего кроме правды?

– О, разумеется, я приложу все усилия, чтобы выполнить требования закона.

– Меня очень заинтересовала та глава в «Вечном обманщике», где речь идет о деймонах, – продолжал Малкольм.

– Рад это слышать.

– Знаете книгу Готфрида Бранде «Гиперхоразмийцы»?

– Я о ней слышал. Это что-то вроде бестселлера, так? Не уверен, что когда-либо держал ее в руках.

Деймон-макао явно чувствовал себя не в своей тарелке. Аста сидела у Малкольма на коленях, не шевелясь и не отрывая взгляда от попугая. Малкольм чувствовал, как она напряжена.

Талбот допил кирш и посмотрел на часы.

– Что ж, наша беседа была необыкновенно интересной, но я вынужден откланяться. Не хотелось бы опоздать на поезд. Доброго вечера, мистер Петерсон.

Он протянул руку. Малкольм встал, чтобы пожать ее, и посмотрел в упор на голубую попугаиху, которая на мгновение встретилась с ним глазами, но тут же отвернулась.

– Благодарю вас, профессор, – сказал Малкольм. – Bon voyage.

Талбот набросил на плечи твидовое пальто цвета ржавчины, поднял большой чемодан и, быстро кивнув, удалился.

– Ничья, – прокомментировала Аста.

– Не думаю. Скорее, победа за ним. Посмотрим, куда он пойдет на самом деле.