Тайное... Забытое... Невероятное...

Зачем в какой-то семье, например по условной фамилии Романенковы, кому-то или чему-то нарушать примитивную телефонную проводку? Не эффективнее ли, если все это направлено на обучение и устрашение, проделать подобное в общественном учреждении? Что получило бы должную рекламу-огласку или во всех случаях дало больший эффект. Такие воздействия, как пролив воды, перепутанные проволочки бытовых приборов, самопроизвольное гашение и включение света не могут исходить от чего-то или кого-то Интеллектуально Развитого. Это уровень хулиганских действий. Механические действия технического порядка. Действия робота, причем с примитивной программой. Да и отсутствие в каждом случае индивидуального почерка заставляет скорее подумать о иных физических законах, локализованно проявившихся на небольшом участке или в доме, как накрывает небольшой участок туча со снеговым или ливневым зарядом. Вот над тобой дождь, а через дорогу — сухо. Демонстрация же силы, как и садистское ощущаемое начало и даже жажда разоблачений, не без знания законов Земли, на что были жалобы в случае полтергейста, имеют крайне низкое ценностное значение, как уже говорилось, по интеллектуальной шкале. Почему-то некоторым трудно согласиться с последним наблюдением как с отрицательным фактом. Еще совсем недавно доносительство считалось делом доблести и геройства.

Теперь о фигурах или абрисах материализующегося. Человек уж так устроен, что все его ассоциации и представления антропоморфизированы (очеловечены). Наблюдая ли за домашними животными, активно ли охотясь, сочиняя литературные произведения (и, конечно, сказки), он постоянно все сравнивает в природе с собой. Все и вся вокруг человека наполнено надуманным им же, даже с навешенным ярлыком. И ребенок вырастает в полной уверенности, что волк — всегда плохо, что слон — всегда тупица (до него, видите ли, все плохо и поздно доходит), он толстокож и груб (на самом деле слон — одно из нежнейших существ в природе), что лиса почему-то всегда коварна. Не верьте, взрослые, не верьте, дети. У лисы, как и у любого хищника, свой способ существования. Своя программа. И только.

Появилась и новая категория отрицательных представлений о зообъектах, которая, по-моему, вообще отключает разум. Например — воробьи плохи, они уничтожают часть урожая. С ними поголовно надо расправиться. И буквально поголовно расправлялись. Оказывается — ворона хищник. Она может заклевать котенка и голубя. Я люблю кошек больше всего на свете, но никогда не предложу расправиться со всеми воронами из-за этих печальных фактов. И почему у многих именно такая реакция? Да видели ли вы, хотя бы на экране телевизора, как страшно лев расправляется со своей добычей? Но ведь на то он и хищник! И тем не менее никто не предлагает против него никаких благо-глупостных мер.

И дети и взрослые глубоко убеждены, что Кащей Бессмертный побежден, уничтожен. А тот тем временем…

Однотипность представлений губит всякую потугу к самостоятельной мысли. Вот откуда варианты объяснения полтергейста как действия коварного подростка, гадкого мальчишки. Или возникающая сразу версия о том, что семья, сговорившись, в целом решила прославиться, разбивая свою посуду, незаметно “роняя“ на пол холодильник последней марки, зеркало, и выбрасывая с балкона свою постель. Тут та же логика уже полностью утрачивает свою власть над пытающимся якобы разобраться в вопросе.

Так вот. Антропоморфизация привела к тому, что все, увиденное неясно, в темноте, как правило, имеет очертания человеческой фигуры. Если это еще и страшно, то возникают и детали. На этом построен фольклор. Ученому Б.Ф. Поршневу удалось преодолеть некий ореол загадочности в этом вопросе. Он предположил и обосновал свою догадку: когда речь идет не о вульгарном нарушении психических функций, за фольклорными образами может стоять реальный прототип. И леший, и русалка, и водяной, и домовой дают для этого основание. Вот слова ученого, несущие как бы лежащее на поверхности открытие: “Нам, русским, слишком уж примелькались лешие и русалки, чтобы одолеть лень мысли. Но тот, кто заново перепашет уже мохом поросшие книги и статьи этнографов, распознает и здесь скрытое под поверхностью золото. Сколько скажут антропологу такие детали, что лешему приписывают выступающие лохматые брови, что подчас его описывают как голого старика, тело которого покрыто волосами…“ Но этнографы, как и антропологи, слепы и глухи. Их интересует только то, что положено. Вот где просчеты нашего образования — жесткие границы слева и справа и узкий обзор недальнего горизонта.

Надо отметить, что в течение жизни отношение Б.Ф. Поршнева к фольклору было неоднозначным. Восхищение ситуациями и деталями нет-нет да и сменялось волнением, как бы реальные сведения о событиях наших дней не были восприняты как фольклорные. Иногда он буквально искал возможности устранения фольклорного подхода.