Тайной владеет пеон

Мигэль подошел к окну и внимательно осмотрел улицу. Ничего подозрительного. За домом не следят. Идут прохожие, женщина с собакой, священник с мо­литвенником, тележник развозит овощи; напротив, сквозь витрину закусочной, видно, как молодой сеньор в соломенной шляпе с белой лентой пожирает пирожки. Наверное, с бобами и перцем. Вкусно. Каждый делает, что хочет. Кроме одного человека: кроме Мигэля.

Он с досадой отворачивается от окна и начинает кружить по комнате. В голове рождаются смелые пла­ны. Он подожжет дом, воспользуется паникой и сбе­жит. Но это он прибережет напоследок. Поищем что-нибудь полегче, сеньоры. Он разрежет простыню на ве­ревки и спустится через окно. Хорошо для ночи, сеньоры, и плохо для дня!

И снова его притягивают окно и улица. Идут про­хожие. Сеньор с лентой уже кончил пожирать пирожки и читает газету.

Звонок. Это сюда. Неужели снова Линарес?

Внизу незнакомый голос:

— Посыльный от антиквара Молина. Примите заказ. 

Почему не Хосе? Мигэль, как стрела, вылетает на плошадку лестницы и хочет сбежать в вестибюль, но из кабинета уже выходит полковник.

— Я спущусь сам. Оставайся у себя.

Слова звучат приказом! Надо, чтобы это хорошо  понял посыльный. Звонко, с нарочитым гневом Ми­гэль переспрашивает:

— Скажите лучше прямо, дон Леон, что я арестант.

— Не ори на весь дом. Я уже объяснил тебе.

Посыльный, незнакомый юноша, с тревогой смотрит на Мигэля; он все слышал, поймет и передаст. Но как не произнести ни одного слова и сказать: убийца Адаль­берто на службе у тайной полиции?

— Хусто, марш к себе!

«Пожалуйста. Ухожу. Все равно вам не справиться, полковники, с самим Мигэлем Мариа Каверрой».

А прохожие все идут. Стоп, сеньоры! Почему белая лента не уберется из закусочной? Ах, вот в чем дело, сеньор, вы пришли не лопать, а зыркать глазами? По­нятно. Мы таких видели и надували. Ну, посмотри же на меня, грошовый сыщик! Не стесняйся — твоя игра уже разгадана. Тебя поставил Линарес? Леон? Мол­чишь! Ага, поднял глазища! Так — сверли нашу дверь, а теперь — мое окно. Уткнись в газету и снова зыркни в дверь и в окно. Раз, два, три. Вертись, вертись, сыск­ная крыса, — я все равно выберусь из полковничьего логова...

Оставим на время мальчика с его тревожными мыс­лями и поисками. Посыльный спешит к антиквару с рас­пиской полковника и неприятными известиями о Мигэле. Линарес мобилизует своих агентов на поиски Андреса. А сам Андрес лежит в маленькой комнатушке, куда можно войти из патио, а можно из музыкального мага­зина. Дверь в магазин приоткрыта, Андресу слышен звонкий голосок Роситы:

— Возьмите, сеньор, концерт негритянской певицы. Вы забудете про все на свете.

— А вам, сеньорита, я советую чилийские народные песни. Не пластинки, а чудо! Их можно слушать, под них танцуют, принимают гостей и — по секрету вам скажу — им даже подпевают.

Обе сеньориты весело смеются. Росита все замечает. Унылый, бедно одетый посетитель присматривается к маримбам; ну, на такую громаду у него денег не хва­тит, одна полировка маогониевого дерева стоит доро­же, чем все содержимое его кошелька. Надо его уте­шить и спеть ему такое, чтобы он повеселел. Росита хватает черепаший панцирь, заменяющий барабан, и, ударяя по нему оленьими рожками, поет для всех, но смотрит на человека у маримбы:

Тук-тук-тук,
Выше нос, музыканты!
Пара рук —
Это ваши таланты!

Откуда у нее столько песен? Наверное, только ветер Пуэрто да морской прибой могли бы сказать.

Тук-тук-тук,
Духом нечего падать!
Ритм и слух
Беднякам несут радость.

Человек у маримбы улыбается. Ну, и отлично, сеньор. Значит, вы и есть настоящий музыкант.

Тук-тук-тук,
Разве песня уснула?
Ваших мук
Не оценят лишь мулы.

И пока смех звучит в музыкальной лавке, Росита, как стрекоза, взлетает по задней лесенке к маленькой комнатушке. Она собирается уже открыть дверь, но слышит голос Андреса и медлит.

— Рина, представляю, до чего страшно смотреть на мое лицо.

Глубокий, грудной голос отвечает:

— Андрес, у тебя прекрасное лицо. Ты красив для меня, как герои Диего де Риверы.[82] Я не знаю сей­час другого лица, которое было бы для меня так дорого.

Росита улыбается — вот и встретились. Стараясь не скрипнуть половицей, она спускается к покупателям. А там, наверху, двое людей — скрывающихся, преследуе­мых, встретившихся украдкой, измученных: один пыт­кой, вторая тревогой ожидания — считают себя самыми счастливыми на земле.

— Раньше ты никогда не восторгалась моим лицом. На лекциях ты даже не смотрела в мою сторону.

— Глупый, я смотрела все время, только так, чтобы ты не замечал. А почему ты так испугался, что я узнаю о твоем чувстве? Помнишь, мы бежали из кафе... Разве я остановилась бы?

— Не знаю. Наверно, потому, что люди должны быть достойны любви. А мы отдали зверям четверых лучших своих товарищей.

Он замолчал, потом сказал порывисто: