Тайной владеет пеон

— И ты из тех, — продолжал Наранхо, — кто креп­ко насолил сеньоре фруктовке?

— Я отстаивал в парламенте земельную реформу.

— ...И ты из тех, — с воодушевлением закончил старик, — кто с радостью уступит дорогу рыбаку и пе­ону и не сдвинется даже на локоть для знатного сеньо­ра. Научи этому моего внука, дон Карлос.

— Попробую... Если выйду живым.

...Проводник сдал. Не выдерживали и молодые. Трое суток старик пробивал дорогу сквозь чащу, оку­танную болотными парами. Трое суток он не присажи­вался. А сейчас прижался к толстому стволу дерева, прижался, чтоб не упасть, чтоб не вызвать отчаяния на лицах людей, которым еще нужны были силы.

— Больше не могу, — прохрипел он. — Дон Карлос, дальше пойдет крест на пне, от него сто шагов к про­леску. .

Его подхватили, напоили из фляжки.

— Будем нести поочередно, — скомандовал коман­дир и первым поднял Наранхо на руки.

Прошло еще несколько часов, и люди наткнулись на глухую стену исполинов.

— Придется врубаться, — сказал Наранхо. — Даль­ше болота не будет.

— Это же победа, мой дорогой старик! — закричал Карлос. — Это же замечательная победа. Вы слышите? Болота больше не будет. Час на отдых — и готовьте мачете, топоры, веревки. Последний прорыв!

Он-то хорошо знал, что за этим последним проры­вом последуют новые. Он обходил свалившихся на зем­лю людей, которые еще вчера были бойцами, а завтра должны будут стать титанами.

Они сражались против карательных экспедиций армасовцев целым отрядом, — отныне каждому пред­стоит в одиночку перехитрить всю тайную полицию Армаса. Они привыкли бить врага пулей, гранатой, ножом, — отныне им придется бить его словом, листов­кой, плакатом, бить под маской: каждый на какое-то время должен забыть свое имя, свое прошлое, взять другое имя и чужую страницу биографии. Как поведут себя его люди в новых условиях?

Карлос всматривается в спящих. Нелегко тебе при­дется, горшечник из-под Сан-Томаса. Ты чист сердцем и весь как на ладони. Но с ними нельзя играть в откры­тую. И тебе, дружище из Пуэрто, будет трудно притво­ряться. Льва не сделать лисой, медведя не научить пры­гать с лианы на лиану. А научиться нужно.

Диего... Диего... Из тебя мог выйти человек. Ты ловок, смышлен, образован. Но посмотри, во что пре­вратила тебя двойная игра: ты дрожишь, озираешься, глядишь на меня сквозь моргающие ресницы. Что дали тебе те? Страх и жестокость. От нас ты получил бы радости жизни — сочные краски морской волны, благо­ухание гватемальских плодов, радость дружбы...

Диего провожал взглядом команданте. Бешенство и злоба горели в нем, искали выхода, бились о стенки че­репной коробки, готовые все вдребезги сокрушить. Он сжал кулак и стремительно перевернулся с одного бока на другой.

Индеец из Сан-Томаса, которому  поручили  сторо­жить Диего, певуче сказал:

— Не мечись. Бежать некуда. Одно болото. Оно не лучше пули.

— Слушай, Нортеньо,[33] — шепотом сказал Диего, — хочешь заработать? Много заработать. У меня спря­таны доллары... Если бы их передать одному человеку в Пуэрто...

Диего решил таким образом подать армасовцам весть о своем провале и с нетерпением ожидал ответа.

Индеец задумался, и Диего решил было, что он так и не ответит, когда Нортеньо с неожиданной для него живостью отозвался:

— Говорят, ты умный, Диего, Зачем Нортеньо передавать доллары армасовцам, если Нортеньо воюет с армасовцами?

И он отвернулся.

Диего дождался, когда индейца вызвали к команди­ру, и подозвал к себе мальчишек.

— Хосе Паса, — пробормотал он. — Я не всегда был такой. Вспомни, в первом бою я тебя научил прятать голову от пули.

— Помню, — сказал маленький ица, — одну голову сберег, чтоб продать тысячу.

Диего закусил губу,

— Хосе Паса, — сказал он с усилием. — У меня есть отец. Старый, больной человек. Ты поймешь меня, если любишь своего отца.

— Отца ужалила змея, — спокойно сказал маль­чик. — Его уже нет. Что ты хочешь?

— Сообщи старику, — в замешательстве сказал Ди­его. — Столица, четвертая авенида, шесть. Чтоб не ждал... В лагере... под тем самым деревом... Я за­рыл деньги. Сделай это для старика, Хосе.

Диего не прибавил, что старик был отцом... но не Диего, а тайной полиции Армаса.

— Ладно. Если команданте разрешит, — сделаю.

— Команданте может не понять сыновних чувств, — пробормотал Диего. — Выполни мою последнюю просьбу.

— Команданте все может понять, — оборвал его Хосе. — Для него каждый гватемалец сын и брат. И еще он может понять то, что не понимает Хосе. Ты опасный человек. Отец говорил: если крокодил захочет тебя поцеловать, — подставь мачете.

Да, это был уже не тот Хосе, которого собирался надуть заправила Юнайтед фрут компани. Ка­жется, это понял и Диего. Он перевел взгляд на Наранхо, словно пытаясь пробудить в нем искру сим­патии к себе. Наранхо встретил его взгляд с любопыт­ством.

— Наранхо, — сказал Диего. — Ты не боец. Ты про­сто мальчик. Ты не связан палочной дисциплиной. Пой­ми, как тяжело умирать и знать, что никто не сообщит отцу...