Тайнопись видений

Олья отвлеклась от молитвы и, открыв глаза, увидела неподалеку десяток женщин в старой, потрепанной одежде, больше похожей на лохмотья. Они были до того невзрачные, что почти сливались с разлетающейся во все стороны пылью.

– Уходите! Веда я! Веда! Взрыль на меня рассерчал, я успокоить его попробую, а вы уходите скорее!

Но ни одна из незнакомок и шагу не сделала. Они посмотрели на Олью как-то странно. Потом та, чей голос веда уже слышала, поморщилась, точно от головной боли, и повернулась к остальным:

– Он сказал, что она тоже сгодится! Так, девка, вставай рядом, бери меня за руку и молитву читай. Ничего не бойся, поняла? Матерь сама нас вести будет!

– Кто?! – выпучила глаза Олья.

– Матерь-Природа, кто ж еще! Мы все тут веды! Да чего ты сидишь, как клушка на насесте? Ждешь, пока из тебя курник испечется?

Олья вскинулась, подбежала к женщине, схватила за жилистую ладонь и послушно закрыла глаза.

«Скалы твои – ступни мои…»

Она повторила молитву раза три, а потом всех будто подкосило. Олья почувствовала, как покидает тело, но не привычным плавным потоком, а рывком. Девушка взвилась над полем, над вулканом, над облаком пепла и вдруг ясно ощутила, что ее гораздо больше, чем обычно. Она была всюду – в серых хлопьях, в огненных потоках, в каменном крошеве и в каждой травинке.

«Лава твоя – сердце мое», – пульсировало где-то в воздухе, и старинная молитва вдруг приобрела иное звучание. Олья прониклась им, рухнула вниз, в самое жерло, и стала кипящим котлом.

«Ты – часть меня, Великий Взрыль, а я – часть тебя. И я велю тебе остановиться!»

Олья расползлась по оранжевым венам, сталкиваясь и сливаясь сама с собой, отдала приказ и почувствовала, как раскаленные щупальца текут все медленней и остывают, находя друг на друга серыми пластами.

Взрыль замирал, его нутро затягивалось шлаковой пленкой. Огненные реки уходили обратно в недра земли. Олью потянуло к подножию вулкана, где лежало присыпанное пеплом тело, и она метнулась к нему безропотно, как воздушный змей в руках мальчишки, дернувшего за нитку. Долгую минуту в голове стоял болезненный гул, а потом кто-то тряхнул веду за плечи.

– Эй, девка! Ты как? А? Живая?

Олья закашлялась.

– Жива-ая! – хрипло рассмеялась женщина, сгребая ее в охапку. – Ты смотри на нее! Ищь не оперилась, а уже Взрылем ворочает! Я за тобой в вулкан сиганула, а ты там натворякала уже делов, а!

У веды был говор южных росинцев, от нее пахло потом и паленой шерстью, но запах был совсем не противный. Олья вцепилась в незнакомку, будто в родную сестру, и зарыдала, вспомнив семью и Василя. Она даже не огляделась вокруг: уже знала, что вулкан потух и уснул, его сердце больше не бьется, а лава загнана глубоко под кору земли. Пепел растворился: веды стали его хлопьями и рассеяли их. Все замерло, будто и не случалось.

– Испужалась девка, расстроилась. Меня Матрохой зовут, а тебя как?

– О-ольей.

– Ты, Олья, вставай-ка. Потом слезы лить будешь по жениху. Уходить нам надо отсюда куда подале, пока не приметил никто. Там пока суматоха, в улусе-то твоем. Пошли. Пусть думают, что Взрыль тебя в жертву взял и успокоился.

– А откуда ты знаешь?… Про… Про все.

– А оттуда, – сказала женщина, рывком поднимая несостоявшуюся невесту. – Матерь нас всех едиными сделала, вот я и узнала. За тобой же сиганула, говорю тебе. Пошли давай, некогда рассусоливать. Ох и наряд у тебя никудышный. Придется другой искать.

Матроха была сильная, рослая, но очень худая: одежда висела на ней бесформенным мешком. Длинная, явно мужская туника была перетянута во многих местах ремнями, к которым крепились кожаные сундучки, ножи и подвесные карманы. На штанах пестрели заплатки, а из пояса давно вымылся желтый цвет, и от вышивки лишь в некоторых местах осталось переплетение ярких нитей.

За плечами у женщины висела сумка на ремнях, колчан и самодельный лук. Олья вгляделась в лицо веды: острое, с ясными серыми глазами. Пыльные волосы, не то русые, не то дымчатые, были убраны на манер южан: два перевитых меж собой жгута, скрученные в спираль на затылке. Матроха выглядела тридцатилетней. Возраст, когда морщин еще почти нет, но в чертах уже сквозит зрелость.

– Так, сестренки мои. Все зазнакомимся давайте и пойдем скорее. Это вот Олья. Будет теперь с нами жить.

Веды по очереди назвали свои имена. Были среди них и молодые, и почти пожилые, но главную роль играла явно Матроха. Олья подумала, что в этой странной ведовской общине правит не старший, а тот, в ком больше колдовства. Половину имен она не запомнила, но отметила разношерстность вед: говор выдавал в них и жительниц средней Росины, и южанок, и северянок.

– А куда мы идем? – спросила Олья Матроху, когда приветствия закончились.

– На Ведов Кряж, – сообщила та, распинывая еще горячий шлак. – Это далече отсюда, на юге, считай возле Срединных скал. Мы давно там осели.

Олья с тоской глянула на родной улус и остановилась.

– Забудь его, – жестко сказала Матроха. – Ты тут не одна такая. Глянь вон на нас. Ни у одной мужика нету, и ничего, не горевакаем.

– Да я не его, – робко шепнула Олья. – Я Морошку жду.