Таинства и обыкновения. Проза по случаю

Боюсь, что всего труднее давать определение очевидным вещам. Каждому кажется, что он‐то знает, что такое рассказ. Но поручите написать рассказ начинающему студенту. Вы рискуете получить что угодно – мемуар, сценку, отзыв, анекдот, бог знает что ещё, только не рассказ. Рассказ это цельное драматургическое действо, а в хорошем рассказе персонажи проявляют себя через поступки, это действие и формирующие, так что всё происходящее становится значительным. Лично я предпочитаю говорить, что рассказ это драматическое событие с вовлечением личности. Ведь герой – это личность, к тому же личность обособленная, раз уж, деля с другими общие для всех условия человеческого существования, она находится в каком‐то частном положении. Рассказ всегда предполагает разгадку характера. Возвращая мне мои рассказы, одна моя соседка, женщина незамысловатая, сказала, что в них «классно показано как могли бы себя вести отдельные люди». И я про себя отметила её правоту. Раскручивая повествование, надо показывать, как эти отдельные люди будут себя вести, будут вести себя вопреки всему.

Непритязательная точка отсчёта. И большинству желающих попробовать свои силы в жанре рассказа неохота начинать с этого. Ведь они хотят не о людях, а о проблемах, не о конкретной ситуации, а об абстрактных материях. У них имеется мысль или смутное предчувствие, переизбыток самомнения, желание стать писателем с большой буквы, готовность преподнести миру свою премудрость в упрощённой для массового понимания форме. В общем, сюжета у них нет, а если бы и был, они бы вряд ли стали над ним трудиться. Отсутствие сюжета толкает их на поиск теории, рецепта или способа.

Из этого никак не следует, что пишущему рассказ необходимо отречься от его нравственной позиции или забыть о ней. Пусть ваши убеждения светят вам и впредь, не подменяя собою зоркости, которой надлежит разглядеть то, что вам предстоит описать. Ибо все замыслы писателя поверяются зоркостью, а око его, вбирающее окружающий мир вместе с его обитателями, и есть орудие писателя и средоточие его личности. И его нравственного мерила. Приговор – нечто, возникающее, когда ты рассматриваешь материалы дела, а когда его выносят вслепую, наугад, неразбериха в голове автора передаётся произведению.

Вымысел работает с чувствами [читателя], и бытующее мнение, что рассказ написать непросто, не в последнюю очередь обязано тому обстоятельству, что люди упускают из вида, сколько времени и терпения требует убедительная передача чего‐либо на уровне ощущений. Читатель никогда не поверит тому, что придумано автором, если его не заставят это пережить и прочувствовать. Самое первое и самое очевидное в прозе – она неотделима от того, что можно видеть, слышать, обонять, пробовать на вкус и потрогать.

Такое не познаётся одним умом, но можно привыкнуть. Нужно приучить себя смотреть на вещи под таким углом зрения. Прозаику необходимо уяснить, что он не может списывать сочувствие с «голого» сочувствия, переживание с переживания, мысль с мысли. От него требуется снабдить каждую эту вещь «плотной» оболочкой, расселив их в просторном и осязаемом мире.

Новеллистика начинающих авторов, как правило, колет глаз эмоциональной остротой, только очень трудно установить, чьи же это эмоции. Словопрения невнятных персонажей бьют безудержным потоком. Причина в том, что ученик всецело поглощён собственными размышлениями и переживаниями, а не интенсивностью действия в его труде, и снизойти до «осязаемости», на уровне которой и работает сочинительство, ему мешают его краснобайство и лень. Ему кажется, будто его нравственная оценка и чувственное воздействие его рассказа на читателя – нечто несхожее. Но у писателя моральная оценка начинается с мелочей, которые он замечает, и того, каковы они на его взгляд.

Авторы, пренебрегающие такими подробностями, грешат тем, что у Генри Джеймса названо «слабой детализацией» [57]. Взгляд будет скользить по словам, усыпляя внимание. Мэддокс Форд учил [58], что даже когда в рассказе возникает персонаж, продающий газеты, нужно показать его так, чтобы читатель успел его разглядеть и запомнить.

Моя подруга в Нью‐Йорке берет уроки актёрского мастерства у некой русской дамы, слывущей хорошим педагогом. С её слов, весь первый месяц занятий целиком посвящён обучению безмолвной наблюдательности. Она и есть основа всех искусств, за исключением разве что музыки. Немало знакомых мне писателей ещё и рисуют. Художники они посредственные, но рисование помогает им при описании. Живопись требует пристального взгляда на вещи. И куда чаще для беллетриста важно не о чём‐то сказать, а что‐то показать.

Однако насыщение повествования подробностями не стоит понимать как примитивное, механическое нагромождение деталей. Каждая мелочь подчиняется общему замыслу, и каждая деталь должна быть задействована. Искусство избирательно. В нём существенно то, что развёртывает действие.