Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

После похорон Женя не скоро выбралась на Суворовский разбирать вещи и книги тети. Она все тянула, отговариваясь перед родными особой занятостью. Но в сущности она прислушивалась к внутреннему голосу, который говорил ей, что тетя жива, она сидит у себя в своих вечных трудах, а не дает о себе знать, потому что заработалась, как оправдывалась она обыкновенно. Разобрать ее вещи, все вывезти и сдать ее комнату - значит навеки лишиться и этой иллюзии, от которой нет никому вреда, а Жене, забывшись, думать, что тетя жива, было так хорошо, как почему-то не думалось никогда раньше.

Но тут выяснилось, что надо срочно освободить комнату. Женя созвонилась с Кириллом.

Он стоял на улице, когда подъехала Женя. Она мало изменилась, нашел он, все ее повадки были еще совершенно девичьи, то есть ничего дамского, как сказали бы во времена Чехова. Даже спешка и нервность, кажется, благотворно действовали на ее красоту, более совершенную, чем когда-либо. Кирилл узнал прежнюю Женю, но лучше и красивее, чем в его воспоминаниях. Сердце его замерло и застучало: тук-тук-тук. «Ого!» - сказал он себе. Он почти не понимал, о чем толковала ему Женя, пока они входили в квартиру, открывали дверь в комнату Софьи Николаевны.

Хозяйки нет. И совсем не так, как бывает, когда человек выйдет и отсутствует какое-то время. Ее не было, зато каждая вещь, будь то книга на столе или шторы на окнах, будь то картина, - все вещи вместе спешили напомнить: «Мы - Софья Николаевна!»

Эту жизнь, онемевшую, затаившую дыхание, они должны разъять и разрушить. Зачем? Когда они сами едва ли способны создать лучший мир?

Кирилл присмирел и только разглядывал книги, не решаясь их трогать. Женя всплакнула. И тут подъехали ее родители и Андрей. Они увезли на машине вещи, именно вещи, а книги трогать Женя им запретила. Алексей Мелин не приезжал.

Женя сходила в магазин, чтобы приготовить ужин. Работа затягивалась, а Кирилл не хотел пойти куда-нибудь перекусить. Он весь ушел в бумаги и книги. Казалось, он мгновенно прочитывал всякий исписанный лист, и работа спорилась бы, если бы он не брал в руки редкие книги, листал, не в силах отказать себе в этом. Он так радовался, что Женя сама брала в руки какое-нибудь редкое издание и рассматривала, с улыбкой слушая его восклицания и комментарии.

Настал вечер. Кирилл продолжал работать.

Женя опустилась в кресло и во все глаза глядела на Кирилла. Ведь так же среди своих бумаг и книг ночи напролет просиживала Софья Николаевна. Кирилл показался ей взрослее, крупнее, и чувствовал он себя как дома.

Женя вскочила на ноги, подошла близко к окну, - шторы с карнизов были сорваны: взошла луна, и множество освещенных окон немо перемигивалось меж собою и луной, полной и яркой.

- Сколько раз так заглядывала к нам луна, пока я жила здесь, а не помню, - сказала Женя интимно зазвучавшим голосом.

Стало вдруг тихо.

- Да, природа нас окружает больше, чем мы думаем, - сказал Кирилл, подняв голову. - Урбанизация и тому подобные вещи - все это с преодолением, разумеется, крайностей, та же природа. Для меня и город наш, и даже Эрмитаж - та же природа.

- Кирилл, вы не женились?

- Вы мне уже задавали такой вопрос, - усмехнулся Кирилл.

- А... ваша влюбленность в меня... давно прошла?

- Этого вам не надо знать, - отвечал он шутливо и вместе с тем строго.

- Но почему?

- Здесь все обстоит не совсем так, как вы представляете. Вы были в моей жизни и останетесь.

- Как это?

- Это почти то же самое, что означают ваши вопросы. Вы помнили обо мне. Моя жизнь вам небезразлична. Так же отношусь и я к вам. Мне это почему-то дороже, чем если бы я был вашим мужем.

- А нельзя это назвать платонической любовью?

- Я думаю, нет. Ведь так я отношусь не только к вам, так я воспринимаю природу, искусство, жизнь. Помните, у Блока: «Твое лицо мне так знакомо, как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома я вижу тонкий профиль твой...»?

- Это поэзия.

- Да, поэзия... Как сказал один художник, светлая гостья в часы раздумий... Почему же ваш образ не может быть поэзией, созданием нашей жизни, со всеми ее плюсами и минусами?

- Значит, вы помнили обо мне?

- Да.

- Поэтому перестали бывать у Софьи Николаевны?

- Не совсем. Просто я не умею обхаживать женщин, тем более старушек, для которых даже чисто внешняя воспитанность не пустой звук.

- Ах так! Мне спать захотелось.

Женя задремала в старом кресле. Всю ночь Кирилл тихонько двигался, садился и бесшумно листал бумаги... Просыпаясь, она улыбалась ему и снова засыпала. Совершенно проснулась уже при солнечном свете. Кирилл не сомкнул глаз.

- Много еще осталось?

Он показал рукой на два шкафа. Порядочно.

- А время у вас есть?

Он кивнул и с некоторым смущением спросил, что он может взять себе на память.

- Что хочешь, - улыбнулась Женя.

- Нет, Женя, я серьезно.

- Понимаю. Вы очень серьезный человек.

- Такова воля Софьи Николаевны?

- Такова моя воля!

- Понятно, - сказал он, и было видно, как он огорчился.

- Что? Что случилось, Кирилл? Я сказала что-нибудь не так?

- Ну, я понял, моего имени в завещании нет. Это естественно. И оставим это.

Он обиделся на Софью Николаевну.