Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

Выяснилось, что фамилия у Софьи - Пилипенко.

- Вы украинка? - спросил Владимир, уловив какую-то особенность, свойственную девушке.

- Да, - отвечала она, точно радуясь его догадке. - Впрочем, моя бабушка была молдаванка, чуть ли не цыганка... Во мне и польская кровь есть, и великорусская... Родилась я в Ужгороде... Поскольку папа был военный, где мы только не жили! В Киеве мы жили три года, когда мне было двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Вы бывали в Киеве?

- Нет.

- Непременно побывайте, - прозвучал задушевный совет как обещание счастья, которого ищут.

- Вы так нежно любите Киев?

- Естественно.

- А как же Москва?

- Москва есть Москва, - возразила Софья.

- А Ленинград?

- Его (они как раз переходили пешком Дворцовый мост, и Софья кивнула в сторону города) я тоже считаю родным городом и люблю. Но будь моя воля, я бы переехала жить в Киев.

Голос у нее был высокий, теплый, такой свежий... В самом деле, украинка! И вместе с тем нечто чисто русское, почти деревенское по простоте и искренности. А ведь интеллигентка - по стати, по интонации голоса, по взгляду! Нежное, тонкое и, думалось, чистое создание!

Это была памятная для него прогулка. Что с того, что он писал стихи и даже вот-вот должна была выйти его первая книжка? Это было нечто вроде хобби, как у иных собирание марок и увлечение магнитофонами, хобби, правда, тихое, скромное. Они шагали по пустынной набережной. Но Неве плыли белые льдины, по небу проносились белые облака, фонари светились белым нездешним светом... Софья расспрашивала его, и ему надо было объяснить, что он, собственно, не робот, не пришелец из космоса, а... поэт.

- Вы поэт?! - с нежным изумлением переспросила Софья.

И тут на Мостепанова словно снизошло озарение свыше. Мысль, которая и прежде приходила ему в голову, засветилась, точно светлячок, и полетела впереди. Ему было светло, казалось, что и Софье, шедшей доверчиво рядом с ним, держа его за руку, тоже в эту минуту стало светло. Он впервые не то что поверил, а твердо решил стать писателем, разумеется, настоящим, большим писателем.

- До сих пор я писал стихи, так сказать, на досуге, для себя. У меня книжка выходит... Но по-настоящему надо писать и прозу, и пьесы, и киносценарии, - вдруг заявил он.

- Конечно! - горячо заговорила Софья. - Как, писать стихи - и так долго не решиться посвятить всего себя творчеству? Вы правы, Володя! Все побоку - и писать, писать!

- И вас побоку? - рассмеялся Мостепанов.

Они держались за руки и глядели друг на друга с увлечением. Нет, это еще не было объяснением в любви, но все говорило, что оно возможно, близко, желанно. Прощаясь, он слегка притянул ее к себе, она поцеловала его в щеку, и он долго ощущал прикосновение ее сухих губ - как дуновение теплого весеннего ветерка. Все это было для него точно внове. Вероятно, не в нем тут дело, решил он, а в Софье.

Софья скоро свела Мостепанова с Анной Дмитриевной, утверждая, что это знакомство будет для него полезно, потому что Анна - литературовед и сама пишет стихи.

Владимир увидел перед собой среднего роста полную женщину с голубыми глазами, резковатую на язык. Она поминутно курила и отзывалась о мужчинах и женщинах равно пренебрежительно и свысока: «Эти мужчины (или мужики)...», или: «Уж эти женщины...» Любила употреблять сильные словечки - «нахалюга», «шлюха»...

- Володя пишет стихи. У него скоро выходит книжка, - сказала Софья чуть ли не с гордостью.

- Прекрасно! Первая книжка! А сколько вам лет, Володя? - задала Анна Дмитриевна свой коронный вопрос: она придерживалась вполне основательного убеждения, что настоящие поэты формируются рано, о чем говорят примеры из классики.

Владимир охотно ответил, сколько ему лет, так как Анна Дмитриевна была явно старше его.

- Для мужчины, - тут Анна Дмитриевна взглянула на Софью, - прекрасный возраст! А для пишущего стихи, пожалуй, предел, когда надо ставить крест... Я по возрасту всегда определяю, кто из стихотворцев что обещает или больше уже обещать не может.

- Спасибо, спасибо, - отвечал Мостепанов, не вступая в невыгодный для него спор.

- На здоровье! - продолжала Анна Дмитриевна с оживлением, будто произнести такой приговор ей очень весело. - Это правда, по-моему, куда важнее, чем первая и, может статься, последняя книжка стихов. Она ведь только собьет вас. Вы химик? Вот за это и держитесь до конца жизни.

- Но почему, Аня? - заступилась за Владимира Софья. - Ты даже не читала его стихов.

- Он печатается? Фамилия его знакома, а стихи не запомнились!