Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

Юля сказала о повести:

- Это же совершенно детская вещь!

- Детская? - Точно голос Феди отозвался в душе Мостепанова. - Что ж, тем лучше!

- А кто эта девочка? У нее есть, как у маленького инопланетянина, прототип?

- Есть. Это кассирша из Дома книги.

- Что?! Вы шутите или смеетесь надо мной, - совершенно растерялась Юля.

- Ну что вы! Я познакомился с нею случайно, и мы даже успели подружиться. Ее зовут Софья, да? Она украинка. Софья свела меня с Анной Дмитриевной, но той я, кажется, не понравился.

- Когда это вы успели? - спросила Юля недоверчиво и даже сердито, очевидно решив, что он примкнул к стану ее врагов, и, не удержавшись, съязвила: - А ведь вы влюблены в эту кассиршу!

Владимир Мостепанов рассмеялся:

- Этак я влюблен и в вас. Со мной бывает.

Молодая женщина смешалась и поспешила уйти.

На следующий день Юля была с ним невнимательна, словно потеряла всякий интерес к нему, даже не поздоровалась, кажется. С Верой Федоровной о чем-то переругивалась, нарочито употребляя простонародные выражения. Потом Федя в чем-то провинился, и ему попало. Владимир не выдержал и вышел на кухню. Юля что-то бросила в мусорное ведро, уже почти полное.

- Давайте я вынесу! - сказал Владимир. Вернувшись, он тщательно вымыл ведро над раковиной, как делала Вера Федоровна. Юля невольно улыбнулась, и он как ни в чем не бывало позвал ее помочь закончить повесть.

- Сейчас! - отвечала она с неуловимой издевкой, словно отказываясь. Затем, переодевшись, все-таки пришла и сидела за машинкой без прежнего прилежания, с отсутствующим выражением лица, впрочем, хорошенькая, милая, и Владимир, посмеиваясь про себя, деловито диктовал ей. В ночь, прощаясь, он поцеловал ей руку, повторяя: «Мерси, Юля! Мерси!»  Она рассмеялась, и он ощутил сильное желание обнять ее, что смутило его самого. Женщина поспешила уйти.

Только в субботу утром неожиданно они закончили перепечатку рукописи, повесть еще не была завершена. Все же событие это им хотелось отметить, и они решили было отправиться в кино, да случилось вдруг то, что уже мелькало, верно, в странных грезах нашего поэта, а может быть, и Юли, потому что она первая глянула на него так, снизу вверх, с испугом и с негой ожидания не то похвалы, не то ласки...

- Ну вот! - вскоре прошептала она. - Вот я и отомстила моему Сене... Запретный плод... Любовник... Как стыдно, господи боже мой!

Юля убежала. И вовремя - пришли с прогулки Вера Федоровна и Федя. Владимир тихонько выбрался из квартиры, смущенный, в общем довольный, пообедал, побродил по городу и поспешил домой. Что Юля? Как она?

В квартире тишина. Точно никого нет. Под вечер, однако, оказалось - все дома. Юля мыла чашки, стоя у раковины, в своем выцветшем халатике, сидевшем на ней как-то особенно небрежно. Она всего на миг подняла на него глаза и отвернулась. Вера Федоровна заговорила, как всегда, Федя возился с Васькой, и поведение их было точь-в-точь таково, как описал Владимир в своей повести. Оглянувшись, Юля рассмеялась.

- Придешь? - шепнул он, проходя мимо.

Молодая женщина вздрогнула и побледнела.

- Ой не надо, а? - заговорила она.

- Теперь уж что, - пожал плечами Мостепанов.

- Тем хуже! - И она ушла в комнату Веры Федоровны.

Действительно, наверное, не надо. Кажется, заплакала.

Владимир решил действовать. Он, не долго думая, выбрался на Невский. Убедившись, что Софья на работе, остановился у перил канала Грибоедова. Солнце ушло за лиловую тучу, осветив ее края золотом, как раз над Казанским собором. Удивительным казался и Дом книги с его мраморной облицовкой, со стеклянной башней, увенчанной стеклянной сферой, которую держали женские фигуры.

По Невскому шла непрерывная вечерняя толпа... И машины, проезжая вдоль канала, казалось, с трудом находили просвет в людском потоке, чтобы выехать на главную улицу города. Одна из машин остановилась, из нее вышел... Семен Семенович, в джинсах, в кожаной куртке, высокий, широкий в плечах, но не спортивного вида, а весь какой-то мягкий, рыхлый. Раньше они могли «не заметить» друг друга, ибо никогда не были по-настоящему знакомы. На этот раз даже пожали руки.

Владимир ощутил неизъяснимое чувство, нет, не злорадства, не торжества, не сожаления или раскаяния, а скорее сочувствия.

Семен Семенович обычно держался с Мостепановым дружелюбно, чуть ли не запанибрата, но и крайне невнимательно. Он отрывисто бросал: «Как жизнь?», пресекая тоном всякий мало-мальски осмысленный ответ. И нынче он заговорил было как прежде, но осекся...

С Софьей Семен Семенович наверняка познакомился у Анны Дмитриевны, своей сослуживицы. Анна Дмитриевна относилась к нему с должным пиететом: он блестяще защитился на ее глазах, он откровенно смеялся над женщинами, которые приходят в науку заниматься вязаньем или бегают по магазинам в рабочее время, он не отказывал ей в помощи (просматривал и правил ее статьи) и даже охотно присутствовал на ее именинах, оживляя разношерстную компанию родных и подруг. Он не сразу обратил внимание на Соню, однажды машинально вызвался ее проводить, не ухаживал, а повел себя робко и осторожно, принимая ее чуть ли не за подростка.