Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

- Видите ли, - он поднял голову, словно решившись заговорить о себе. - Если бы мы хоть чуточку верили в чудеса, скажем, в легенду о Фаусте - не в ее поэтическую и философскую интерпретацию Гете, а именно в средневековую легенду, - можно было бы предположить, что в моей судьбе тоже приняла участие нечистая сила.

- Что? Что?

- Есть такого рода явление - инфантилизм, - продолжал Стенин, - которое впервые себя обнаружило, кажется, еще в конце прошлого - начале нынешнего века, а в наше время распространилось весьма широко...

- Как и акселерация, - вставила Марина, представляющая из себя как раз этого самого акселерата.

- Да, это два разнонаправленных явления, причем акселерация - из области физиологии и анатомии, а инфантилизм - это явление сугубо духовного порядка. Причины и в том, и в другом случае до конца не ясны. Обвинять молодое поколение в инфантильности, конечно, можно. Но разве это не похоже на наши сетования на погоду, на природу за позднюю запоздалую весну? Все хорошо в свое время. Это справедливо. Но, с другой стороны, есть события и явления, примечательные именно тем, что имеют место не в свое время. Что такое Моцарт или Пушкин? Или поразительные успехи юных гимнасток? Можно не сомневаться: именно детство и юность таят в себе еще неизведанные возможности, какие, если их привести в действие, дают тотчас же или со временем величайшие результаты, что мы связываем с человечским гением и талантом. А дальше и вовсе напрашивается фантастическое допущение, вполне реальное если не сегодня, то в будущем: если индивид по каким-либо причинам - субъективного или объективного свойства - проскочит детство и юность, не раскрыв предполагаемых в нем способностей, то его, по желанию, можно будет вернуть в детство, разумеется, не буквально, а чисто психологически. Представьте, нечто подобное приключилось со мной.

Действительно, повеяло какой-то тайной.

В пруду плавали как ни в чем не бывало дикие утки. От густой листвы деревьев казалось тесно и вообще отдавало волшебством. Марина во все глаза смотрела на Стенина, который представлялся ей одновременно то маленьким мальчиком, то взрослым мужчиной, ровесником ее отца. Слушала она его при этом с таким напряженным вниманием, что ему не понравилось, и он, нахмурившись, замолчал.

- Я слушаю вас, - сказала она испуганно. - У вас очень хороший голос, совершенно особый, - у детей такие голоса бывают.

- Да, я знаю, - отвечал он с грустью. - Но говорить так, на ходу, трудно, да и неловко... Знаете, - вдруг он остановился, - я лучше напишу вам... А теперь как бы дождик не пошел...

Они направились к выходу из заметно потемневшего сада.

- Значит, вы хотите затеять со мной переписку? - спросила Марина дружелюбным тоном, показывая тем самым готовность с ее стороны.

- Вовсе нет. Вам и отвечать не нужно. Мне просто хочется удовлетворить ваше любопытство. К тому же мне самому интересно. Иногда полезно бывает по-новому взглянуть на свою жизнь, произвести, говоря философским языком, переоценку ценностей. Возможно, и у вас когда-нибудь появится такое желание. Пока вы благополучны и молоды, но вы человек думающий, ищущий. Да и пора у вас такая...

- Какая это?

- Пора первых итогов, разочарований, исканий.

- Это правда! - согласилась Марина, вспомнив о Славике.

Они сели в автобус у Летнего сада. Марина вышла на следующей остановке, он же поехал дальше. Дождевые облака пронеслись мимо, и над городом снова засияла синева со светло-белыми тучками.

III

Придя домой, Михаил Стенин сразу сел за стол, стоявший меж двух высоких узких окон, из которых (приподнявшись) он мог видеть дома и крыши до Литейного и Невы. Какое-то время он сидел неподвижно, лишь глаза его светились редким оживлением, можно сказать, ясным счастьем. Это и понятно: перед ним в синем небе, в светло-белых тучках то и и дело всплывал образ девушки в ее сине-белом платье, которое она, видимо, надела, чтобы ему легче было ее узнать.

Он жил в большой коммунальной квартире, в высоком шестиэтажном доме, построенном в начале нынешнего века, в стиле модерн. Занимал комнату, в которой вырос, где умерла его мать и куда он привел было молодую жену, был счастлив, казалось, как никто, а потом снова остался один и, вместо горя и слез, вздохнул с облегчением...

Жизнь свою он не раз обдумывал, со школьных лет вел дневник... Он достал несколько тетрадей, кое-что просмотрел, улыбнулся - и оставил их...