Женщина в черном платье с гагатовыми пуговицами озадаченно уставилась на него. Лицо ее было усталым. Новые атласные ленты, нашитые по подолу и лифу, не могли скрыть истину: платье было старым, лоснилось на швах. Волосы ее были уложены в самую простую прическу и не завиты. Мурин поспешил поклониться. Не в последнюю очередь для того, чтобы справиться с недоумением: это была не Елена Карловна. Ту он видел мельком и в окне, но не мог бы ошибиться. Елена была блондинкой и красавицей классического типа. А эта… Она была обычной. Из тех, кого долго не можешь запомнить и постоянно путаешь с кем-то другим. «Может, это старухина воспитанница Поленька?» Она присела, наклонив голову — и Мурин понял, что ошибся.
— Татьяна Борисовна… — запнулась: — Юхнова. Чем могу быть полезна, господин Мурин? Прошу, — указала она рукой на кресло, обитое полосатым шелком. — Садитесь.
И сама села на диван. Сложила руки коробочкой. Мурин увидел, что обручального кольца на ней нет. Татьяна перехватила его взгляд, переменила руки. Слегка покраснела. Приподняла брови: мол, я вас слушаю.
— Я, гхм, насчет сапога.
— Сапога? — Она еще выше подняла тонкие брови.
Ее реакция озадачила Мурина. Из записки было ясно, что писавшая — в курсе дел.
— Видите ли, сударыня, по дороге в Энск я имел несчастье увязнуть.
Мимоходом он подумал, что выражение «по дороге» было неуместно. — Один сапог я вынул, а другой так и остался в плену. — Он старался говорить, как бы посмеиваясь над собой и приглашая собеседницу сделать то же самое.
Но Татьяна слушала серьезно, а к концу его короткого рассказа помрачнела еще больше.
— Вот я и желал бы испросить вашего разрешения, чтобы послать человека в вашу рощу выкопать сапог.
Татьяна подождала, не скажет ли он еще чего, затем заговорила сама:
— Видите ли, господин Мурин, боюсь, об этом не меня надо спрашивать.
— Вот как?
— Произошло недоразумение. Всячески прошу прощения. Ох уж этот Осип… Лакей, — пояснила она Мурину в ответ на вопросительный взгляд. — Старый наш слуга. Преданный и верный. Этим и объясняется его нынешняя фронда.
— Фронда, сударыня?
— Видите ли, с докладом об вашем приходе он отправился ко мне. Тогда как ему следовало доложить о вас Елене Карловне. Ее супруг, мой младший брат, стал наследником после кончины нашей матушки.
— Примите мои соболезнования.
— Благодарю.
Дело было исчерпано — ошибка разъяснена. Но Татьяна Борисовна не спешила подняться. Мурин это отметил. «Она будто хочет, чтобы я ее расспросил. Но о чем? И почему?» Был только один способ выяснить.
— Какая внезапная перемена жизни, я полагаю.
— Осип всегда был очень предан нашей семье… Матушке. Ее вообще уважали и дворовые, и мужики. Им непросто принять новое положение дел. В этом все объяснение.
— Я говорил не о нем. О вас.
Татьяна вскинула глаза. Они были ярко-синие.
— Обо мне?
Она потупилась, стала собирать и распускать складки на платье. Мурин молча ждал. Наконец Татьяна вздохнула так глубоко, как только позволял корсет, и заговорила:
— Что ж, в моей жизни эта перемена не первая. …ах, господин Мурин, к чему ходить вокруг — ведь наши местные сплетники уже наверняка вас просветили на мой счет. А если нет, то скоро это сделают. Так уж узнайте историю и из моих уст тоже. Что бы вам обо мне ни рассказали, знайте, что никакой вины или тем паче безнравственности я за собой не вижу. Мне не повезло, и я не сумела этого терпеть. Возможно, кто-то посмотрит на дело иначе. Но я ведь вас предупредила, что рассказываю так, как вижу это я? Я вышла замуж против воли матушки. Сбежала из дома, чтобы обвенчаться. Как героиня романа! Только жизнь не роман. Мой муж оказался дрянным человеком. Дрянным и жестоким. Знаете, по поговорке: только съев яблоко, узнаешь, было ли оно вкусным. Мое яблоко оказалось прекислым. Что ж, я не захотела им давиться. Я оставила мужа и вернулась к матушке. А теперь… Теперь… Матушка скончалась. Ее последнюю волю объявили. Все, на что я могу надеяться теперь, — это что мой младший брат не оставит меня своей добротой… Когда вернется.
— Он наверняка добр. Раз был любимцем вашей матушки.
Татьяна усмехнулась.
— Егор? О, сударь. Мило с вашей стороны. Но боюсь, вам и на это вскоре раскроют глаза местные сплетники. Наша матушка была равно разочарована в нас троих.
— И все же выделила Егора.
— Думаю, это заслуга его жены. Елена Карловна очень любит мужа. Очевидно, она сумела показать его свекрови в том свете, в каком видела его сама. Они проводили много времени с маменькой. И много говорили о Егоре.
«Елена Карловна эта должна быть красноречива, как чертов Демосфен», — понял Мурин.
— …Мы все это видели. Не найдется ни одного свидетеля, который под присягой скажет обратное.
— Разве это не странно?
— Что?
— Такая скорая и глубокая привязанность вашей матушки к невестке.
— Сердцу нет закона, господин Мурин. Уж в этом я сама прегорько убедилась.