Таинственная невеста

Старуха побледнела. Но не отвела глаз. «Видать, сама на сей счет что-то соображала».

— Ты, вижу, любила свою барыню.

Федора Семеновна заговорила не сразу.

— Она мне молочная сестра была. Матушка моя — ее кормилицей была. Так мы две и росли: я у левой титьки, а барыня — у правой. Я у ней единственная собственность была, когда она замуж за Юхнова выходила. Всегда при ней.

Она усмехнулась:

— Но ты-то ей — не сродственник. И не друг. Никто. Я про тебя все знаю. Ты сапог у них потерял. Вот ты кто.

— Верно. Но знаешь ты про меня далеко не все. Я не только сапог потерял. Еще я не люблю, когда люди раньше срока на тот свет отправляются.

Она тяжело задышала. В груди ее посвистывало. Мурин забеспокоился, не крутовато ли взял: «Как бы сама не окочурилась».

— Расскажи, как все было с самого утра.

Старуха сглотнула. Перевела глаза, точно ответ лежал где-то в сотне верст отсюда. Заговорила медленно:

— Как проснулась, подали ей умываться. Потом кофий.

— Морковный?

— Вот еще. Колониальный.

— И больше ничего?

— Она всегда с кофию утро начинала, я ей варила и приносила. А пока она пила, счетную книгу смотрела или писала в ней. Обыкновенное дело. Потом поехала смотреть, как в имении добро выкапывают.

— Как это?

— Как выкапывают? Лопатами.

— Что за добро?

— Которое от Бонапартия попрятали.

«Здорово. Новый поворот», — подумал Мурин.

— Много?

— Она, моя голубушка, вишь, не дура была. Еще как слух прошлой весной пошел, что Бонапартий на нас двунадесять языков поведет, так она с мужиками потолковала. Судили-рядили. И решили все схоронить. У ней с мужиками договор был такой. Они все ее добро хоронят и стерегут, а с того, что сберегут, себе потом десятую часть заберут.

— Щедро.

— Разумно.

— Что же, она не боялась, что они у ней попрячут только половину, другую — себе прикарманят, а потом с той половины еще и десятую часть слупят?

— Не больно. Шила в мешке не утаишь. Кто-нить да проболтался бы. А у голубушки моей расправа была короткая, мужики это знали. Зачем им это? Верный куш куда как лучше. Тем более такой хороший.

Мурин прикинул: даже по самым скромным подсчетам, вышло добра на несколько тысяч рублей. Для мужиков сумма — оглушительная. Юхнова предпочла с ней расстаться, чтобы сберечь большую. А тот же Коловратов потерял все.

— И что ж потом?

— Вернулась в городской дом. Велела подать себе переодеваться. Они на обед всем семейством отправлялись. Все молодые уже одетые сидели, ее ждали да зубами щелкали. А голубушка моя сперва откушать хорошенько дома изволила.

— Она плотно поела дома перед тем, как ехать в гости?

— А как же. Не голодной же в гостях сидеть.

— Не понимаю. Она же в гости обедать ехала.

— Молодые, может, и думали, что обедать. А только голубушка моя шепнула мне, чтобы я подала ей хлеб, и масло, и варенье любимое, и чаю прямо в ее комнаты. Она сперва покушала у себя, потом переоделась без спешки, потом пасьянс сложила. Потом пукли приколола, чепец надела и шаль индийскую. И только тогда к молодым спустилась, которые в туалетах своих все сидели да бесились, и они вместе отправились туда, где поджидала ее кончина.

«Бесились». Мурин задумчиво пощипал ус.

Но этот чрезвычайно интересный разговор был прерван.

— Готова ль ты, Федора Семеновна? Ах… — Поленька увидала Мурина.

— Ну вот, сударь. И весь сказ. Только не знаю, как тебе это может помочь.

— Благодарю. Был рад с вами поговорить.

— О чем вы беседовали? — удивилась Поленька.

— Да о пустяках, душенька. Господин офицер все выспрашивал меня, что за образа там и вон там.

Поленька поглядела на образа на дальней стене. На старуху, на Мурина. В глазах ее мелькнуло недоверие.

— Иногда любопытствую, — сообщил Мурин.

— Боюсь, эти ничем не знамениты, — молвила Поленька.

Пока Мурин соображал, можно ли спросить «А какие бы вы мне посоветовали?» или это слишком похоже на вопрос к метрдотелю, она уже присела в поклоне, и Мурину пришлось тоже откланяться.

Вечером были пироги у Коловратовых, и из гостей Мурин явился, как и в прошлый раз, переполненным. Но на сей раз в области желудка. Вечер удался. Госпожа Коловратова ничего не делала вполсилы. Пироги несли и несли. С капустой жареной и тушеной кислой. Были с картошкой. Были с яйцом. Были с яйцом и капустой. Были с сушеными ягодами — всех видов, какие только родит местная флора. Как ни топорщил Мурин уши, о Юхновых не пролетело ни слова. Наверное, все соки из темы были к этому времени высосаны, и ее забросили. Дамы вступали в диковинные диалоги, в которых он не понял ни шиша. Так, госпожа Кокорина откусила один пирожок и скосила глаза к носу, высматривая начинку:

— Ах, у меня тоже всю малину, которую бабы в том году собрали по оброку, пришлось посушить.

— Да уж, нет сахара — нет варенья. Это все Бонапарт.