Таинственное убийство Линды Валлин

Положив трубку, Левин сделал именно то, что он обычно делал в подобных ситуациях. Сначала закрыл дверь и включил красную лампу над ней. Потом взял бумагу и ручку и попытался привести в порядок свои мысли. Это всегда получалось лучше, когда он имел перед собой белый лист. Вдобавок в виде исключения сейчас он мог не опасаться, что Олссон или Бекстрём помешают ему. Первый из них взял отгулы и уехал в деревню, и Левин не видел причины нарушать его планы, пока сам еще не осознал значения открывшихся для него фактов. А Бекстрём, по сути, больше не докучал всем своим присутствием. Скорей всего, смирился с судьбой и полным ходом паковал вещи перед возвращением в Стокгольм.

Остается главный вопрос, подумал Левин. Что, собственно, говорило против Бенгта Монссона, Бенгта Алекса Монссона тридцати пяти лет, ответственного за так называемые особые проекты в отделе культуры муниципалитета Векшё, отца ребенка младшей дочери командира воздушного лайнера. Человека, с которым он никогда не встречался, никогда не разговаривал и которого даже не видел. Человека, чье имя никогда не всплывало в расследовании убийства Линды и явно ни в каком другом полицейском деле тоже… Так что тогда указывало именно на него как на убийцу Линды Валлин? И где Левин еще наталкивался на это имя? До того как сначала Ева Сванстрём, а затем старый друг из СЭПО озвучили его ему. Потом он внезапно вспомнил о своем первом велосипеде. Об огненно-рыжем «Крессенте Вэлианте».

— И как вообще подобное возможно? — подумал он в то самое мгновение, когда в его памяти всплыла старая статья в Смоландспостен о скандале в сфере культуры, разразившемся в Векшё всего лишь через неделю после убийства, причем скандал этот, в отличие от всего остального, не имел ни малейшего отношения к его расследованию.

Надо начать с психологического портрета убийцы и в виде исключения отнестись к нему более серьезно, решил Левин, отбросив все посторонние мысли. Судя по скудным сведениям, пока известным ему о Монссоне, этот господин по меньшей мере не соответствовал версии стокгольмских коллег. За исключением, возможно, с некой натяжкой адреса (он жил на Фрёвеген в районе Естер в двух километрах на юг от места преступления). Однако в том же радиусе обитала половина населения города, и такая догадка вряд ли могла чем-то помочь тем, кто искал убийцу. Короче говоря, здесь попадание представлялось фактически нулевым, и с точки зрения составленного группой ППП психологического портрета Монссон никак не подходил на роль душегуба.

Использование его мобильника для таинственного ошибочного звонка нарко-докторше говорило в пользу причастности к убийству. Конечно, он мог просто ошибиться номером (пока ведь не существовало никаких доказательств его знакомства ни с Линдой, ни с ее матерью), но было крайне странно, что Левин таким образом вышел именно на него, да и само содержание ночного разговора выглядело крайне подозрительным.

Утверждение о том, что мобильник потерялся или его украли, также не выдерживало никакой критики при мысли о времени, когда это произошло, и о прочих сопутствующих обстоятельствах. И если кто-то на самом деле прикарманил его, почему он тогда сделал только два звонка, включая якобы ошибочный на номер, который числился за матерью жертвы несколько лет назад? Разжившиеся чужим добром воришки обычно не отличались такой скромностью, зато подозреваемые в различных преступлениях лица до ужаса часто, становились, по их словам, жертвами злоумышленников, когда неизвестные злодеи по какой-то необъяснимой причине выбирали в качестве добычи именно те принадлежавшие им вещи, которые в противном случае могли принести множество проблем их владельцам.

На той же чаше весов лежал угнанный автомобиль. Не составляло труда связать его с разыскиваемым убийцей. И пусть он вроде бы не имел никакого отношения к Бенгту Монссону, сей господин явно являлся биологическим отцом внучки его владельца, и, если девяностодвухлетняя свидетельница ничего не напутала в своих показаниях, в качестве естественного продолжения разыскной работы сейчас следовало провести с ней опознание подозреваемого по фотографиям, среди которых фигурировал бы и снимок Монссона.

«И чем скорее, тем лучше, хочу надеяться, она не ложится столь же рано, как встает», — подумал Левин.

Сначала он поговорил с Евой Сванстрём, которая пообещала сразу же заняться практической стороной дела, а потом пообщался с Анной Сандберг, найдя для этого несколько причин. Во-первых, фактически она ведь отыскала данного свидетеля, во-вторых, у него создалось впечатление, что ей надо отвлечься от явно одолевавших ее проблем. Да, и опять же в отсутствие Бекстрёма и Олссона именно он должен был принимать решения.

— Мне кажется, ты на сто процентов прав, — сказала Анна Сандберг и, казалось, сразу забыла о неприятной личной ситуации.

— Мы скоро это узнаем, — заметил Левин.