Таинственные чары

К двум часам, пульс бьется чаще (сто раз); биение сердца ускоряется. Доселе спокойный и говоривший с присутствующими о различных предметах, Д. вдруг вскрикивает, что он в бреду. Он начинает петь, берет карандаш и старается выразить свои ощущения. Вот что он написал: Однако ж это смешно; мои ощущения очень живы; меня заставило выпить этого дивного напитка убеждение, что я могу быть полезен; я странен. Вот, они смеются надо мной, я отказываюсь писать. Д. бросает бумагу. Начинается бред. Черты Д. становятся очень подвижными; он злобно смеется; глаз оживлен, лицо красно, пульс бьется 120 раз, зрачок расширен. Подобно Б., он доволен: смеется, поет, говорит. Мысли быстро следуют одна за другою. Но среди общения, непостоянства идей, заметно однако преобладание его обычных идей. Эти серьезные идеи перемешаны с шутками, остротами, каламбурами. Язык сух; Д. часто плюет; нижние конечности находятся в судорожном состоянии. Подобно Б., он обладает удивительной тонкостью слуха и зрения, не имеет понятия о времени и пространстве, но узнает всех присутствующих, и нередко отвечает, как следует, на предложенные вопросы. Он вынимает часы и чрезвычайно покойно говорит: «Столько-то часов». Множество идей приходит ему в голову, но он не находить слов выразить их. «Я хотел бы, говорит он, чтоб вы отняли у меня одно ухо или глаз и дали бы другой язык для выражения того, что я чувствую».

Пульс слабеет и бьется только 90 раз в минуту. Бред продолжается; ему дают воды; он вскрикивает: «От этого явятся лягушки, которые проглотят жидкость». Несвязные фразы следуют одна за другой с непостижимою быстротой.

Форма бреда изменяется; Д. садится в угол, закрывает глаза и говорит сам с собой. Мы окружаем его; он говорит о науках, произносит несколько отрывочных слов и, наконец, читает около двадцати прекрасных стихов. Его лицо выражает радость, удовольствие; кожа очень бледна; пульс бьется 100 раз; глаза закрыты; по просьбе своего брата он открывает их: зрачок менее расширен.

Оставив импровизацию, Д. говорит о чужих краях. Нас уверяли, что у подвергающихся опыту развиваются феномены двойного зрения. Д. описывает посещенные им города и страны, припоминает замеченные им особенности и поэтически описывает местоположения и деревни, поразившие его внимание; но, несмотря на все наши вопросы, он не может описать места, которых не знает Д. замечает предметы, которые не существуют. Его брат спрашивает: видит ли он что либо в мозгу? «Нет, он пуст», потом прибавляет: «Как ты хочешь, чтоб я видел в твоем мозгу, когда между им и мною есть преграда». Потом он встает, говоря: «Все это грезы; это состояние дало толчок моим идеям, но ничего не прибавило к моим сведениям». Бред становится опять общим. Д. поет, смеется, говорит чрезвычайно быстро; он нисколько не страдает, говорит, что очень счастлив. Эго состояние продолжалось до половины пятого, когда я оставил его; пульс бился 90 раз. Д. чувствовал жажду. Собеседник мог заставить его говорить и действовать, но Д. оказывал более сопротивления, нежели Б. (Gazette medicale. 2 mai, 13–10).

Рассказанный опыт представил ряд явлений, на которые мы должны обратить внимание. Люди, принимавшие гашиш, чувствовали себя счастливыми, поздравляли, что приняли это превосходное питьё. Сперва они искали уединения, чтобы насладиться своим счастьем, но, по мере действия гашиша, становились более возбужденными, их мысли развивались быстрее, сильнее. Музыкант уверял, что у него нет более тела, что его дух совершенно свободен; такое же расположение мы видели у Хэмфри Деви, идеи которого как будто отрешались от своей земной оболочки и парили в воздухе. У териака творческая способность принимала положительные размеры; так, воспоминание о малайце, которого он видел только нисколько часов, вызывало пред ним край, материк, со всеми их произведениями, местоположениями, светом, теплотой. Та же способность воскрешала особ, исчезнувших двести лет тому назад, и хотя териак сознавал их смерть, однако ж тени производили на него такое же впечатление, как живые. Много раз в его грезах являлась женщина, когда-то встреченная им на Лондонских улицах и уже давно потерянная для него.

Мы должны еще заметить, что во внешних проявлениях организация принимала огромное участие. Нервный, впечатлительный человек легко приходил в сообщение с вопрошающим лицом, даже легко подчинялся его влиянию, тогда как холодный человек, владевший собою, по-видимому был осторожен.