Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса

В повозке кто-то шутил и смеялся, вспоминая перипетии состоявшейся схватки, даже приукрашивая ее подробностями, которых не было и в помине, а Лайам с еще одним парнем склонились над Брайди.

– Вот, – указал Лайам, приподняв ее густые влажные волосы и обнажив глубокую рану на голове. – Это чепуха, завтра утром ей уже будет лучше. Слышишь, она дышит, как трубач? Беспокоиться не о чем.

Он поднял ее, чтобы освободить немного места, и нежно убрал волосы с ее лица. Харриет наблюдала за происходящим, держа во рту большой палец. Эти люди смеялись и пели. Они были счастливы, а она любила счастливых людей. Они очень шумели. Но это был приятный шум. А потом один из ребят толкнул другого, и тот упал на пол. Харриет подумала, что ему, должно быть, больно, но он лишь рассмеялся. Все хохотали, ей тоже стало весело, и она засмеялась. Чтобы было удобнее, пришлось даже вытащить палец изо рта. А когда все увидели, как она смеется, то стали хохотать пуще прежнего.

С козел в кабину постучали.

– Что там? – спросил один из ребят.

– Это я, Дермот.

Кто-то выглянул наружу.

– Впереди полицейский, – сказал парень. – Ребята, тише, не будем шуметь…

Все притаились, перешептываясь, хихикая и пихая друг друга, пока полицейский не остался далеко позади и они снова не смогли говорить в полный голос. Но сейчас уже никто не смеялся. Все смотрели на Харриет.

– Что мы будем с ней делать?

– Это проблема Билла. Он нас в это впутал.

– А старик, которого мы там оставили?

– Может, он убежал…

– Я видел, как он упал.

– Мертвый? Святые угодники…

– Брайди знает, что делать с ребенком.

– Брайди?

– Она ведь девчонка, так? Она должна знать.

– Но Брайди…

– Мы не можем ухаживать за ребенком, это уж точно.

– А кто она вообще такая? Чья она?

– Откуда мне знать, Шон? Зато смотри, какая большая…

– Смотрите, сидит, как юная леди…

– Она обмочилась.

– Черт подери, да все дети одинаковы. Вспомни, сколько ты сам из пеленок не вылезал…

– А что, если Брайди не очнется?

Молчание. Все посмотрели на девочку, тихо лежащую в углу повозки.

– Она что, умерла?

– Брайди, которая душу вытрясла из этого полукровки Джонни Родригеса? – презрительно скорчился Лайам. – Умерла? Да никогда в жизни.

– Но он в нее выстрелил…

– А разве мы не огрели этого урода ночным горшком по башке?!

– Было бы время, мы бы его еще и наполнили…

– Так что будем делать с девчонкой?

Долгое молчание. Харриет наблюдала за ними с восхищением.

– Приют? – неуверенно спросил кто-то.

Все повернулись к нему.

– Ты кретин, Джонни Кофлан! Мы вытащили ее из одной тюрьмы, а теперь сдадим в другую?

– Тогда монашкам…

– Думай головой, а не задницей…

– Но мы не можем за ней ухаживать…

– Почему нет?

– Ну… Ее же нужно кормить…

– Молоко она уже не сосет, твою тощую сиську просить не будет, Шон Маккарти.

– Заткнись, придурок!

– Значит, может есть то же, что и мы. Картофельное пюре, мясной пирог, студень из угрей. Чуток пива ей тоже не помешает.

– А как же одежда и все остальное?

– Остальное? Что остальное? Ты сам когда в последний раз переодевался? Судя по запаху, в позапрошлом году. У нее тряпки ничего, пока потянет. Да, ребята, я погляжу, вы еще те пессимисты. А, уроды? Иди сюда, принцесса.

Лайам посадил Харриет на колени и продолжал глядеть на своих друзей, пока повозка катилась в сторону Ламбета. Харриет с пальцем во рту тоже глазела на ребят. Затем она зевнула с видом герцогини, оказывающей высочайший знак внимания своему слуге, положила голову на плечо Лайама и тут же уснула.

Голдберг лежал на полу в кухне и прислушивался к разговору. Хотя плечо болело нестерпимо, больше ни одна часть тела повреждена не была, и голова была ясной, как никогда.

Голоса доносились из гостиной. Голдберг услышал, как Пэрриш сказал:

– …Булочная Соломонса на Холивелл-стрит. Там на углу – тупик Бриклейн. Да, на углу. Сожгите все дотла. Прямо за булочной магазин красок, там полно керосина. Ведите толпу туда и учините погром. Я хочу, чтобы вся улица сгорела к чертовой матери, понятно? И пораньше, пока все спят. Давайте шевелитесь, чего стоите? Остальные – собирайтесь. Чарли, беги к извозопромышленнику и возьми повозку. Разбуди его. Да, мы уезжаем, как только полиция заберет отсюда этого чертова еврея. Вы за ним приглядываете?

Другой голос буркнул что-то неразборчивое, и кто-то засмеялся. Пэрриш огрызнулся; ночной горшок мало прибавил ему авторитета. Голдберг осмотрелся. На глаза ему попались ножки стульев и стола, ведерко с углем, но ничего такого, что могло бы служить оружием. Получится ли у него встать на ноги? Может, где-то поблизости есть нож? Или хотя бы ручка от метлы?

Он попробовал пошевелиться и застонал от боли чуть ли не во весь голос. Тут раздался громкий стук в дверь, кто-то побежал открывать: приехала полиция.

Голдберг поднялся на ноги, пока это не сделали за него. Сержант, два констебля, повозка, фонари, дубинки, объяснения, обвинения, наручники.

Тут он покачал головой.

– Я безропотно последую за вами, – сказал Голдберг сержанту. – Но буду очень вам признателен, если вы не станете надевать на меня наручники. Я ранен.