Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса

Доктора работали усердно, и все же, надо сказать, они лучше чувствовали себя, когда занимались подагрой и несварением баронских желудков, чем ножевыми ударами и пулевыми ранениями. Лечебные воды были хороши, но не чудотворны – разве только в брошюрах. Директор приказал штабу работников разделить пациентов на группы: на тех, кто мог ждать, тех, кто все равно умрет, и тех, кого можно спасти, если прооперировать их немедленно, и сосредоточиться на последних. В полчетвертого пополудни очередь дошла до Джима.

– Неужели они надеялись убить этого малого? – сказал хирург. – Две пули…

– Три, – сказал ассистент, бросив что-то в фарфоровую миску с громким звяком.

– Три пулевых отверстия, четыре раны… от меча? Похоже на то… потребуется накладывать швы… Кто он?

– Без имени. У него орден чего-то такого на шее, какой-то дворянин.

– Наш или их?

– Наш. Те почище и поопрятней.

– Тогда повнимательней с ним. Нашли еще раны?

Коренастый молодой человек с ножевой раной у глаза и сломанной ключицей пробирался с трудом сквозь толпу людей к коридору, где на диване лежала Бекки, измученная болью и жаждой.

– Фрейлейн Винтер…

– Карл! Это ты? Слава богу! Как ты…

– Они займутся сломанной костью попозже. А так я ничего. Как?..

– Ты знаешь что-нибудь о…

– …королеве? Не знаю. Я видел, как она падала; думаю, они положили ее в обмывочную комнату. Там они кладут…

Она знала, что он имел в виду: тех, кто погиб.

– Не может быть!.. Что ты теперь собираешься делать?

– Я присоединюсь к графу Отто. Он приказал мне прийти сюда и подлечиться, а потом примкнуть к ним на холмах за Нойштадтом, но я думаю, что здесь еще не скоро начнут заниматься теми, кто может ходить. Я хочу убраться отсюда прямо сейчас.

– Будь осторожен! Пожалуйста, будь осторожен!

Карл пригнулся, чтобы незаметно уйти. На прощание он взял руку Бекки и поцеловал ее.

– До свидания, фрейлейн Винтер…

– О, пожалуйста, зови меня Бекки! Если ты собираешься уйти…

– Я очень надеюсь встретиться с вами снова, Бекки. Когда все это…

Они стеснялись, чувствовали себя неловко. Потом сквозь толпу она заметила краем глаза какие-то униформы у двери – чистые униформы, не мокрые, не грязные и незнакомые: немцы?

– Будь осторожен, – шепнула она. – Иди. Граф Отто будет хорошим командиром. Пожалуйста, останься в живых…

Он снова поцеловал ее руку и исчез.

Прошли часы, а доктор все не хотел ее слушать.

– Отдыхайте, – говорил он. – Лежите спокойно и тихо. Нет ничего лучше для сломанных ребер. Они срастутся снова, но если вы будете волновать себя…

– Вы не понимаете, что из-за вас я еще больше волнуюсь? – воскликнула Бекки. – Я хочу знать, где она. Жива она или нет? Вы можете мне сказать?

– Она? Кто это она! Я думаю, фрейлейн, мне следует прописать вам снотворного. Вам сейчас вредно волноваться.

– Королева! Королева Аделаида! Жива она или убита? Вы обязаны сказать мне! Я ее секретарша, ее компаньонка, ее друг. Это чересчур жестоко. Вы обязаны сказать мне!

Доктор повернулся к сестре:

– Сестра, пожалуйста, принесите мне настойки валерьяны из аптеки. И немного макового сиропа.

Как только сестра вышла, доктор положил свою руку на лоб Бекки и мягко произнес:

– Она жива, она сейчас далеко отсюда, в безопасности. Ее очень сильно ранило: пуля прошла в двух сантиметрах от сердца. Мы еще не уверены, выздоровеет ли она; мы отослали ее подальше отсюда. Если бы мы оставили ее здесь, ее бы точно арестовали снова. У нас уже побывали полицейские из Германии, они перерыли весь госпиталь, и еще какая-то ненормальная… Фрейлейн?

Бекки не нужна была настойка валерьяны: на словах в безопасности такая волна облегчения захлестнула ее, что организм Бекки не смог справиться с ним. Она тут же уснула.

Доктора, разделив пациентов в первый раз на тех, кто останется жив, и тех, кто все равно умрет, не задумываясь причислили Аделаиду к последним – если только в ней еще теплилась какая-то жизнь. Они положили ее хрупкое застывшее тело в обмывочную, и почти до вечера никто не предполагал, что она очнется. Служитель, укладывая очередного бедолагу, услышал слабый вздох и, повернувшись, увидел, как веки ее задрожали, губы приоткрылись, а пальцы слабо зашевелились.

Девяносто секунд спустя доктор уже щупал ее пульс, а еще через две минуты к нему присоединилась пара старших коллег.

– Необходима операция?

– Да. И немедленно.

– А что потом?

– В каком смысле… в политическом?

– Я слышал, они хотели казнить ее вчера. Она сбежала с флагом. Перевезла его в Шварцберг. Если они обнаружат…

– Город в хаосе. Некому отдавать приказы, кроме немецкого генерала. Я так слышал.

– Если они узнают, что она жива…

– Они захотят вернуть ее себе. Она – символ свободы страны, даже больше, чем флаг.

– Они хотят заставить ее покориться.

– Она никогда не пойдет на это!

– Тогда они посадят ее в тюрьму и заморят голодом. Живая она им не нужна.

– Мы не можем позволить ей умереть.

– Конечно… Но что мы должны?

– Оперировать, во-первых. Потом тайно переправить ее в Австрию. В клинику Шванхоффера в Вене.

– Лучше в Швейцарию. Австрияки…