Таинственный человек дождя

Десятое столетие в Европе заканчивалось в тревожном ожидании конца света. Уверенность, что тысячный год является роковой датой, заметно повлияла на обычаи. Все исторические документы этого времени содержат одно и то же наблюдение: вера в эти годы заметно укрепилась, и все стали думать прежде всего о спасении.

В своем громадном замке Годесберг, грозно возвышавшемся над рекой, его владелец Вернер, вероятно, тоже думал о спасении, будучи уверенным, что он безнадежно погиб.

Разве он не продал душу дьяволу в ту страшную ночь, когда ведьмы, оседлавшие метлу, устремились на шабаш? Точнее, не продал, а обменял на философский камень, способный превращать свинец в золото.

Мир приближался к гибели, и уже широко распахнулись врата ада, где Сатана поджидал толпы грешников.

Барон Вернер, любовавшийся в своих подвалах сказочными сокровищами, безуспешно пытался найти возможность избежать страшного наказания, казавшегося неотвратимым.

Тяжелыми шагами, такими же тяжелыми, как свинец, который он одним движением руки превращал в золото, барон Вернер поднялся из подвала, чтобы в последний час подышать свежим ночным воздухом.

И в этот момент он наступил на траву, вызывающую помутнение рассудка, выросшую у основания башни.

***

Тысячный год прошел; весь христианский мир пел осанну Господу, отложившему на неизвестный срок день гнева.

Сатана с зубовным скрежетом прикрыл врата в геенну огненную, оставив небольшую щель для обычных поступлений.

Он обратил внимание на Вернера, ходившего кругами вокруг своего замка, и с удовольствием ухмыльнулся.

«Что ж, ничего страшного, — подумал он. — Я вполне могу подождать следующего конца света, который может оказаться подлинным…»

Промелькнули годы, прошли столетия. Замок Годесберг, сильно пострадавший от войн, многократно прокатившихся над этим краем, превратился в руины.

Но Вернер продолжал топтаться вокруг груды мрачных камней. Он состарился так сильно, что в нем не осталось ничего человеческого. Ночью и в тумане его можно было принять за старый, изъеденный временем, качающийся на ветру каменный дуб или же за глыбу, отвалившуюся от башни и постепенно съезжающую вниз по склону.

Он будет шагать таким образом до наступления двухтысячного года, который может стать очередным годом конца света.

Но и тогда, как в тысячном году, не прекратится адское кружение, ставшее частью вечности.

ТАИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК ДОЖДЯ

Роман

Le mysterieux homme de la pluie

ГЛАВА I Человек дождя

Готов поставить половину кроны, что судья Гусман сейчас напялит свою черную мантию.

— Вы полагаете, что он решится повесить этого достойного человека?

— Судья Гусман — это скорее мелкая сошка, чем судья, и для любого лондонца давно не секрет, что он всего лишь слуга палаты олдерменов[9].

— И что из этого?

— После страшного обвинения, которое олдермен Росс выдвинул против отца Картерета, стало совершенно ясно, как божий день, что…

— Я присутствовал на всех заседаниях, но все рано не понимаю, в чем его обвиняют.

— Он в течение полугода давал убежище смутьянам-католикам.

— Такое преступление еще никогда и никому не стоило виселицы!

— В числе скрывавшихся находился лорд Грейбрук, а олдермен Росс не любит католиков не просто так; он по-настоящему ненавидит лорда Грейбрука!

— Не болтайте так громко, джентльмены! Здесь уши есть у каждой стены!

— Так вы согласны заключить со мной пари?

— Нет. Я не столько опасаюсь за свои полкроны, сколько искренне боюсь за шею несчастного отца Картерета.

Этот разговор состоялся в Лондоне, на заседании центрального уголовного суда в октябре 1794 года.

В зале заседания было довольно просторно. Снаружи к этому времени сгустилась тяжелая и гнетущая атмосфера; сквозь пыльные стекла окон виднелись затянувшие небо мрачные тучи, которые продолжали сгущаться. Время от времени полыхали молнии и гремел гром.

У судьи Гусмана, президентствовавшего на собрании, из — под белого парика, казавшегося слишком тяжелым для его маленькой головки изголодавшейся курицы, стекали крупные капли пота. Он непрерывно моргал, словно сражаясь со сном, и время от времени зевал, прикрыв рот батистовым платочком.

Его секретарь Лампун читал своим дребезжащим голоском какое-то постановление, которое никто не слушал.

Слушание свидетелей давно закончилось. Прокурор, высокий тощий мужчина, заявил, что полностью доверяет «мудрости трибунала», и поэтому не стал требовать конкретного наказания. Защита, представленная адвокатом шестого класса, дыхание которого было насыщено пивными парами и запахом лука, прохрипел несколько невнятных фраз — это была его речь в защиту обвиняемого.

Обвиняемый слушал, демонстрируя всем своим обликом покорность судьбе, если не безразличие. Когда судья спросил, не хочет ли он что-нибудь добавить в свою защиту, отец Картерет сказал с неожиданно прозвучавшей ноткой юмора:

— К тому набору доводов, который был так старательно подготовлен моим защитником, я хотел бы добавить только одну поговорку: человек предполагает, а Бог располагает.

Судья Гусман на некоторое время задумался.