Таинственный двойник

Понтье тоже вернулся к своей коляске, которая стояла совсем в другом месте, и приказал кучеру возвращаться домой. Радостными криками юноши встретили сообщение Понтье. Они просто изнывали от безделья. Сейчас оставалось определить, как часто Людовик посещал любимое место, и выбрать день кровавой расправы.

* * *

Раймунду не очень хотелось возвращаться домой. Такое состояние наступило после настоятельных приглашений графини. Он хорошо понимал дядю, видел, что он хочет ему только добра, но его душа не лежала к этому шагу. В этот вечер дядя больше не говорил на эту тему, но его вид человека, в чем-то виновного и даже расстроенного, заставил юношу задуматься.

– Дядя, – после ужина он остановил его у дверей, – я был не прав. Я поеду к графине.

Надо было видеть, как оживился де Буа, глаза его заблестели:

– Я уж думал, что Бог лишил разума наш род.

Но Раймунд не рассердился на него и подумал: «Ведь он возится со мной, как с малым дитем. Забросил даже свой приход. И все ради меня».

– Я тебя, сынок, понимаю, – он обнял племянника за плечи, – и, как священник, одобряю, но в такой ситуации заводить лишних врагов нам ни к чему. Я очень рад, что ты понял. Но быть у нее – это не все. Надо покорить эту знаменитую похитительницу целомудрия. И тут я хочу быть тебе наставником. Ты ведь помнишь, что я рясу ношу не всю жизнь. И я был молодым. И мне порой приходилось отстаивать интересы рода. Иногда.

Непонятное упрямство молодого графа бесило де Марш. И графиня решила, что пошлет приглашение в последний раз. И если нет… пусть пеняет на себя. Она ему еще покажет острие своих коготков. Точно услышав ее угрозу, де Буа прислал положительный ответ.

По этому случаю де Буа пригласил цирюльника. Вечером, когда Раймунд предстал перед дядей на смотрины при полном параде, тот, одобрительно кивнув, сказал:

– Ты первый в нашем роду, в ком сочетается мужественность воина с пленительным очарованием Орфея.

И вот Раймунд у графини.

Она слушала его, не сводя с него глаз, порой прерывая криками восхищения или негодования. Все это проделывалось так мило, с такой искренностью, что не продолжать рассказ было невозможно.

Домой Раймунд вернулся очень поздно. Попросил только холодной воды и лег спать. Завтрак он проспал. Дядя не велел его будить. А за обедом они встретились, как обычно. Только дядя не мог сдержать торжествующей улыбки.

Де Марш прислала слугу, чтобы тот передал де Буа ее глубокую благодарность за очень интересное повествование весьма обаятельного племянника.

Вскоре поползли слухи, что многие молодые вдовицы и богатые наследницы готовы вступить с Раймундом в брачный союз. Все это так претило его внутренним представлениям, что он решил напомнить дяде о его пастве. Дядя тяжело вздохнул и начал подготовку к отъезду. Втайне же он рассчитывал, что король их примет. Но шли дни, надежды не оправдывались. День отъезда приближался.

И вот завтра должен состояться их отъезд. Раймунд в последний раз решил поехать в лес, чтобы проститься с ним. Он знал, что торопиться с возвращением в Париж он не будет: «Что меня может позвать? Агнесса? Но от нее нет никаких вестей. Может, она больше не хочет меня видеть. Тем более, идут разговоры, да и графиня де Марш что-то намекала, что этот Шампаньский предложил Агнессе руку и сердце. Кто я сейчас? Бедняк! Это тогда мое имя еще что-то значило. Вот такая она оказалась! А поэтому – вон ее из сердца!»

С таким настроением подъезжал он к лесу. Как обычно, привязав коня к молодому дубку, он не спеша, порой останавливаясь, чтобы в последний раз полюбоваться красотами осени, брел по тропинке. Лес в это время года был безлюден. Тем более странным ему показался чей-то крик о помощи. Он остановился, прислушался. Может, показалось? Нет, вскоре он повторился более громко:

– Гвардейцы, на помощь!

– Нашел, кого звать, – произнес он и ринулся на крик.

Выскочив на поляну перед огромным дубом, Раймунд увидел, как четверо неизвестных мужчин нападают на какого-то святошу. Тот палкой ловко от них отбивался. Но силы явно были на стороне нападавших. Они, как понял Раймунд, пока играли в смерть, наслаждаясь преимуществом. Во всех их действиях чувствовалась сдерживаемая ярость, и было понятно, что добром дело не кончится. Надо спешить на выручку. И он, издав воинственный клич, что-то среднее между монгольским и турецким, ринулся на них.

Один оглянулся и небрежно бросил приятелю:

– Прикончи, – кивнул на мчавшегося на них Раймунда.

Тот послушно бросился навстречу. Но остановить невесть откуда-то взявшегося спасателя не смог. Дважды или трижды встретились их шпаги, и он получил прямой укол в грудь. Песенка его была спета. Святоша, увидев что подоспела помощь, с двойной энергией стал защищаться.

Вожаку нападавших пришлось сразиться со спасателем. И их схватка была недолгой. Сильный укол в правое плечо заставил мужественного нападавшего перебросить шпагу в левую руку. Он продолжал нападение. При этом кричал:

– Прикончите его! Прикончите его!