– Нет, не подписаны. Может, поэтому на них никто и не обратил внимания. А может, просто не находили, и они так и пролежали два века в толстенном томе, который я сегодня случайно взял посмотреть. Но записи принадлежат точно его перу, потому что там пересказывается всем известный старый анекдот, при участии графа Кутасоваи князя Суворова.
– Фантастика!.. А есть там что-нибудь интересное для нас?
– Пока не знаю. Прочитал про пребывание короля Станислава Понятовского в Гатчине, – кстати, Кутасов водил его в подземелья!
– Ха! А ты говоришь, ничего интересного!.. Еще как интересно…
– Хмм… А ведь верно… Еще про некоторые развлечения Павла, весьма сомнительные. Дальше, похоже, что-то про масонов, – я пока не углублялся…
– И ты вот так прямо с листа на старом французском и читаешь? – недоверчиво спросила она.
– Так прямо и читаю, – не без гордости сообщил он. Но тут же поправился. – Это меня бабушка натаскала, еще в школе.
– Да, она у тебя гигант! – с уважением произнесла Агриппина. – Я просто умираю от любопытства. Может, мне все же приехать?
– Не вздумай! Уж полночь близится. Куда ты поедешь? Я себе этого не прощу.
– Ладно, согласна, – она вздохнула. Помолчала немного. – Ты прав, мне бы сейчас только до постели добраться… Спокойной ночи, любимый!..
Звук её поцелуя пронесся в ночном пространстве несколько десятков километров и достиг его ушей, заставив дрогнуть сердце.
– Спокойной ночи… – прошептал он. Но она уже отключила мобильник.
Звонок Агриппины вывел его из равновесия. На цыпочках, стараясь не потревожить бабушку, он прошел на кухню, поставил чайник на газ и закурил, наблюдая, как синее пламя пляшет под металлическим днищем. Потом загасил сигарету и налил себе крепкого чая – сегодня он может позволить себе ночное бдение, ибо завтра – ура! И еще раз ура! – у него свободный день.
Вернувшись в свою комнату, Андрей снова углубился в записи Кутасова. Теперь перед ним были отрывки, вероятно, когда-то гораздо более длинного текста.
«однажды разговор о Египетских иероглифах подал кн. Трубецкому повод подстрекнуть мое любопытство. Давши мне обещание объяснить этот сильно занимавший меня предмет, он возбудил во мне желание поступить в орден.»
«С глубоким трепетом и волнением я готовился к ритуалу посвящения.
Меня (кандидата) поместили в особой комнате, довольно отдаленной от самой ложи, и я оставался там один. Потом меня привели в другую комнату, совершенно темную, и спросили, желаю ли я быть принятым. И я ответил утвердительно. Тогда у меня спросили мое имя и звание, и отобрали все металлические вещи, пряжки, пуговицы, кольца и даже деньги; потом обнажили мое правое колено, на левую обутую ногу надели туфлю, завязали платком глаза и предоставили несколько времени на размышления. Комната охранялась братьями.
Это был весьма волнующий момент. Я не могу сказать, сколько провел времени в размышлениях, но время тянулось очень медленно. Наконец мой провожатый постучал три раза в двери ложи, мастер тоже ответил тремя ударами молотка, и я услышал вопрос: кто там? Научаемый провожатым, я отвечал: “Человек, который желает иметь и просить участия в благах этой достопочтенной ложи, посвященной св. Иоанну, как это сделали до меня многие братья и товарищи”. Тут двери растворились и меня под руки три раза обвели вокруг какого-то места (потом я узнал, что это символический чертеж, начертанный на полу), а потом подняли шум, стуча в находящиеся на них атрибуты ордена.
Мастер спросил меня, имею ли я желание сделаться каменщиком, и после утвердительного ответа сказал: “Покажите ему свет”. У меня сняли с глаз платок, а братья в ту же минуту окружили меня с обнаженными мечами в руках и направили острия в грудь, что произвело на меня сильнейшее впечатление. Таинственность происходящего сильно подействовала на мое воображение. Горящие свечи в украшенных странными эмблемами подсвечниках, магические фигуры, начертанные мелом на полу, братья, облаченные в масонские одеяния, скелет в углу комнаты, напоминавший о бренности бытия, – всё это привело меня в состояние трепета и восторга.
Между тем меня подвели тремя обычными масонскими шагами к скамье, стоящей перед упомянутым чертежом. На скамье лежали линейка и циркуль, и один из братьев сказал так: “Вы вступаете теперь в почтенное общество, которое серьезнее и важнее, чем вы думаете. Оно не допускает ничего противного закону, религии и нравственности, оно не допускает также ничего противного обязанностям подданного. Достопочтенный великой мастер объяснит вам остальное”.