Таинственный Хранитель

– Воистину! Вероломные мы. Непостоянные. И вообще… Ладно, – заговорила она, резко меняя тон, переходя на полушёпот. – Привози свою Агриппину. Поживите эту недельку у нас. Ведь туда-обратно не наездишься, а стеснять вас дистанционно я уж никак не смогу.

– Бабушка… У меня и в мыслях не было… – начал было Андрей, но Елизавета Петровна оборвала его:

– В добрый час! Благословляю вас недельным благословением. Любите друг друга и творите добро. Всё!

Эта фраза прозвучала столь феерично, столько бодрости и здоровой энергии в неё было вложено, что Андрей подумал с гордостью: «А ведь молодец у меня бабуля». Подумал, но промолчал. Не ровен час, загордится бабуля пуще прежнего – а куда дальше-то?

Агриппина позвонила, когда Андрей подходил к подъезду. Он только что отметил необычайно оживлённое скопление местных кумушек в глубине двора, на скамейке и вокруг оной – в невиданном многолюдий тутошних пенсионерок и домохозяек предпенсионного возраста, непосредственно на лавочке хватило места, хорошо, если половине личного состава. Те, кому места не достало, обступили сидевших тесным полукругом. Андрей подумал, что только очень веская причина способна оторвать от переполненных сериалами телевизоров стольких далеко не праздных женщин одновременно. От него не укрылось, что центральное место в стихийно сложившейся иерархии заняла Лидия Матвеевна, именно она солирует в какофонии сегодняшних посиделок. При его приближении к району их дислокации, бабоньки стремительно приглушили динамики разговора, они говорили теперь значительно тише, не снижая при этом общей интенсивности. И что бы это значило – спросил он себя, хотя и так всё было настолько очевидно, что никакой подсказки не требовалось. В это самое мгновение, внезапно оживший мелодией звонка, мобильник отвлёк его внимание, – а затем голос Агриппины сделал несущественным, ничтожным весь остальной мир, внешний по отношению к их любви, поющей в каждом звуке их голосов, в каждом вздохе с той и с другой стороны; даже паузы в разговоре – и те были пропитаны любовью.

– Андрюша, ты только надо мной не смейся…

– С какой стати? В каких смешных грехах ты жаждешь покаяться, дитя мое?

– Нет, но… Просто у меня душа не на месте. У тебя всё нормально? Я чувствую, у тебя что-то произошло. Случилось что-то нехорошее…

– Со мной?

– С тобой. Или с близким тебе человеком, за которого ты переживаешь… Что-то плохое. Не знаю. Я понимаю, что это глупо выглядит, но ничего не могу поделать. Сегодня я даже работать не могла – мной овладела беспричинная тревога, с которой я совершенно не могу совладать. А что если я приеду к тебе?

– Давай. Приезжай.

– Ты правда этого хочешь?

– А ты как думаешь?

– Я не думаю, я знаю. Хочешь.

– Зачем тогда спрашивать?

– Наверно для приличия. – Андрей явственно увидел, как Агриппина пожимает плечами по ту сторону разделяющего их расстояния.

– Приезжай, конечно.

– Андрюш… У тебя всё нормально? Только честно!

Тут пауза повисла между ними – Андрей не хотел говорить правду, но солгать своей девушке тоже не мог. И это колебание его стало каверной в мягкой плоти их разговора. Агриппина почувствовала это колебание его, как чувствует программист ошибку, когда компьютер завис, и это значит, что программа бежит по бесконечному циклу.

– Уже еду! – сказала она решительно.

Надо было выложить ей всё, запоздало подумал Андрей. Охватившая её тревога лишь доказывает, что между нами установилась некая связь, природа которой мне пока неясна, – но ведь и призрак в галерее казался нелепым порождением моего собственного рассудка, симптомом болезни моей представлялся, хотя позднее мне было явлено достаточно подтверждений его своеобразной реальности. Но разве понятнее мне стала его природа? Эфирное тело, пусть так – неужели эфирные, призрачные Волокна Любви, натянутые между моею душой и душой Агриппины, не могут служить столь же достоверным объяснением нашей зависимости друг от друга.

Андрей вспомнил, как предчувствие недоброго гнездилось внутри него, пока он сидел в вагоне, приближаясь к недоброй вести, ожидавшей дома. Как его тревога – не сестра ли, не близнец ли той тревоги, что охватила Агриппину подобно незримому пламени – возрастала в геометрической прогрессии. Эфирные, призрачные Волокна Родства – кровного, и не только – не менее и не более достоверное объяснение его вчерашнему состоянию.

Необъяснённое – не значит необъяснимое. Но, коль скоро он не захотел заранее расстраивать девушку, не рассказал ей правду, она остаётся со своей тревогой один на один. Воображение – вещь опасная. Куда вернее – знание, пусть и мало в нём радости на этот раз.

И всё-таки – в чьих интересах действовали грабители? Кто дышит нам в спину в этой гонки преследования?.. Мысли Андрея вернулись на прежний круг. Он вспомнил слова, сказанные Сигурдом Юльевичем – руны, войдя в магическое взаимодействие с неким артефактом, наделят владельцев безмерной мощью, недоступной даже воображению простых смертных. Разве природа такого превращения более понятна рассудку, чем силовое поле, соединяющее любящих?