Таинственный остров

Дикие собаки, когда они собираются большими стаями и мучимы голодом, весьма опасные животные. Тем не менее колонисты не побоялись кинуться в стаю, и первые выстрелы из револьверов, сверкнувшие в ночной темноте подобно молнии, заставили отступить нападавших зверей.

Прежде всего необходимо было помешать этим грабителям подняться до плато Дальнего Вида, потому что тогда они напали бы на плантации и птичий двор, где могли произвести страшные, быть может ничем не восполнимые опустошения, особенно на засеянной ниве. Но так как набег на плато звери могли произвести только через левый берег реки Милосердия, то надо было поскорее загородить узкий проход, находившийся между рекой и гранитной стеной.

Это все сразу сообразили и успели быстро перекрыть дорогу. Топ с широко открытой пастью стоял впереди колонистов, а за ним следовал Юп, вооруженный сучковатой дубиной, которой он потрясал, как палицей.

Ночь была чрезвычайно темная. Только при блеске выстрелов колонисты замечали нападавших, которых, вероятно, было не менее сотни; глаза их сверкали в темноте, как горящие свечи.

— Надо постараться, чтобы они здесь не прошли! — крикнул Пенкроф.

— Не пройдут! — ответил Смит.

Колонисты геройски защищали занятую позицию. Последние ряды диких собак напирали на первые, и в проходе завязалась жестокая схватка. Поминутно раздавались выстрелы из револьверов, и при свете выстрелов сверкали топоры. Уже много собачьих трупов лежало на земле, но стая собак, по-видимому, не только не уменьшалась, а, напротив, казалось, беспрестанно увеличивалась от нового наплыва со стороны мостика.

Вскоре колонисты должны были вступить, что называется, в рукопашную. Все получили по нескольку ран, но легких. Герберт выстрелом из револьвера защитил Наба, которому на спину собиралась броситься, подобно тигру, дикая собака. Топ дрался со страшной яростью, вцепляясь в горло противникам и загрызая их насмерть. Юп, вооруженный своей дубинкой, бешено колотил направо и налево, и колонисты напрасно старались удержать его в арьергарде. Одаренный зоркими глазами, которые так же хорошо видели в ночной темноте, как и днем, он отличался более всех в этой кровопролитной битве и время от времени издавал пронзительный свист, служивший у него знаком ликования. Иногда он заходил так далеко вперед, что при свете выстрелов колонисты могли видеть его окруженным пятью или шестью большими собаками, с которыми он расправлялся с редким хладнокровием.

Наконец после двухчасовой битвы колонисты одержали победу. С первыми лучами солнца дикие собаки отступили; они перебрались через мостик, который Наб поспешил тотчас же поднять.

— А Юп! — крикнул Пенкроф. — Где Юп?

Юп исчез. Наб звал своего друга, и этот друг в первый раз не откликнулся на его зов.

Все принялись за поиски; каждый боялся найти его в числе убитых.

— Вот он! — воскликнул Наб.

Юп лежал среди целой груды собачьих трупов; раздробленные челюсти и перебитые спины доказывали, что им порядком досталось от страшной дубины отважного орангутанга. Бедный Юп все еще держал в руке обломок этой дубины: лишенный оружия, он не мог справиться с большим числом кровожадных тварей и получил несколько глубоких ран.

— Жив! — крикнул Наб, наклонившись к обезьяне.

— И мы его спасем, — ответил Пенкроф, — мы будем всячески за ним ухаживать!

Юп, казалось, понял слова, потому что склонил голову на плечо Пенкрофу и как будто благодарил его.

Юп, поддерживаемый Пенкрофом и Набом, был приведен к подъемнику; у него вырывались едва слышные стоны. Его положили на матрас, который сняли с одной из кушеток, и с большим старанием обмыли раны на его груди. По-видимому, раны были не смертельны, но Юп совсем ослабел от потери крови, и его сильно лихорадило.

После перевязки его уложили в постель, определили ему строгую диету — «совсем как доподлинному человеку», по выражению Наба, — и заставили выпить несколько чашек настоя из целебных трав.

Сначала сон Юпа был тревожен, но мало-помалу дыхание его становилось спокойнее, и колонисты, соблюдая величайшую тишину, оставили его одного. Время от времени Топ, пробираясь, можно сказать, «на цыпочках», приближался к своему другу и, казалось, одобрял уход колонистов за больным. Одна лапа Юпа свисала с кровати, и Топ лизал ее с грустным видом.

Нападение собак, которое могло иметь весьма дурные последствия, послужило уроком колонистам, и с этих пор они никогда не ложились спать, пока кто-нибудь из них не осмотрел, все ли мосты подняты.

Между тем Юп спустя несколько дней начал поправляться. Лихорадка мало-помалу ослабевала, и Спилетт, который был немножко сведущ в медицине, предсказывал скорое выздоровление. 16 августа Юп начал есть. Наб нарочно для него готовил легкие и сладкие кушанья, которые больной смаковал с наслаждением. Кстати заметим, что если у Юпа был какой порок, так это — маленькое обжорство, от которого Наб никогда не старался его отучить.