Таинственный остров

В конце января колонисты предприняли большие работы в центральной части острова. Около истоков Красного ручья, у подошвы горы Франклина, решено было построить скотный двор — главным образом для степных баранов, или муфлонов, которые должны были дать шерсть для зимней одежды.

Скотный двор решили строить на лугу, у самого подножия горы, которая замыкала его с одной стороны. Небольшая речка протекала по лугу и терялась в водах Красного ручья. Луг был покрыт роскошной свежей травой, и раскинутые по нему деревья давали свободный доступ воздуху. Это было лучшее место для скотного двора. Оставалось только обнести луг изгородью, которая шла бы полукругом, с обеих сторон упиралась в устои горы и была настолько высока, чтобы самые ловкие животные не могли через нее перепрыгивать.

В первой части изгороди был оставлен довольно широкий проход, запиравшийся прочными воротами из толстых дубовых досок, скрепленных брусьями.

Когда через три недели скотный двор был готов, принялись за облаву около горы на роскошных пастбищах, посещаемых жвачными животными.

Охота состояла в том, чтобы загонять муфлонов и коз, постепенно суживая облаву. Смит, Пенкроф, Наб, Юп распределились по лесу, а Герберт и Спилетт, верхом на онаграх, галопировали в полумиле вокруг скотного двора. Топ от них, разумеется, не отставал.

В этой части острова водилось очень много муфлонов. Эти красивые животные, размером с лань, отличавшиеся крепкими рогами и покрытые сероватой шерстью, походили на диких баранов.

Трудна и утомительна была эта охота. Сколько суеты, сколько беготни взад и вперед, сколько криков! В конце концов около тридцати баранов и десяток диких коз, постепенно подгоняемых к загону, ворота которого казались им единственным свободным выходом, бросились в скотный двор и, таким образом, очутились в плену.

— Ну, нам грех жаловаться на неудачу! — сказал Спилетт.

— Нечего Бога гневить! — отвечал Пенкроф. — Наловили довольно.

Из пойманных муфлонов бо́льшая часть оказалась самками, которые должны были в скором времени ягниться. Следовательно, колонисты в будущем должны были иметь не только шерсть, но и кожи молодых ягнят.

В течение февраля не случилось ничего особенно важного. Ежедневные работы следовали обычным порядком, и, пока понемногу укатывались дороги на скотный двор и к бухте Воздушного Шара, была начата третья дорога, от плато к западному берегу.

— Дела продвигаются! — говорил Пенкроф с удовольствием.

Колонисты спешили до наступления холодов с пересадкой дичков, которые были перенесены из леса на плато Дальнего Вида. Герберт ни разу не возвращался с экскурсии без того или другого полезного растения. Однажды он принес цикорий, семена которого дают превосходное масло; в другой раз он захватил обыкновенный щавель, известный своими противоцинготными свойствами; затем нашел несколько драгоценных клубней картофеля, которого в настоящее время насчитывают около двухсот видов. В огороде, который содержался в изумительном порядке, росли латук, красный картофель, репа, редька и другие крестоцветные растения. Почва на плато была удивительно плодоносная, и колонисты могли рассчитывать на превосходный урожай.

Самый прихотливый человек не мог бы пожаловаться на недостаток напитков, разумеется, если бы ему не пришло в голову требовать вина. К чаю Освего, приготовленному из монарды, и к перебродившему ликеру, который готовили из корней драцены, Смит прибавил настоящее пиво; он получил его из молодых побегов черной пихты. После кипячения и брожения они давали приятный и, главное, полезный напиток, который англоамериканцы называют springbeеr, или пихтовым пивом.

К концу лета птичий двор пополнили пара прекрасных дроф и несколько диких индюков с черными гребнями, похожих на мозамбикских, которые гордо расхаживали по берегу озера.

Итак, благодаря энергии и находчивости обитателей острова им все удавалось. Провидение, несомненно, сделало для них много, но эти отважные люди, верные великой заповеди, прежде всего помогали друг другу, а Небо являлось к ним на помощь только впоследствии.

По вечерам, после жарких летних дней, когда работы прекращались и задувал ветер с моря, колонисты любили сидеть на окраине своего плато, в беседке, увитой вьющимися растениями, которую Наб соорудил собственными руками. Тут они разговаривали, делились мыслями и планами, а неизменно веселое настроение моряка Пенкрофа беспрестанно оживляло этот маленький мирок, в котором никогда не нарушались самая тесная дружба и согласие.

Говорили также о покинутой родине, о милой и славной Америке.

— Где проходят теперь военные действия, как вы полагаете, господин Спилетт? — спрашивал моряк.

— На это мне трудно вам ответить…

— А как вы думаете, долго еще будем воевать?

— Надеюсь, что недолго, Пенкроф!

— Ричмонд теперь, верно, сдался Гранту, а?..

— Я надеюсь…

— О, я в этом уверен! — прервал Герберт. — Столица союзников взята, и этим кончилась пагубная война! Теперь Север торжествует! Правое дело выиграно! Ах, с какой радостью я прочел бы теперь газету!